jonathan fortenberry, 21; fc: callum turner [ЗАНЯТ]
в 4:25 стэн фортенберри достаёт револьвер из сейфа, изъеденного ржавчиной по краям; в 4:25 мир обретает удивительную даже не чёткость, а прозрачность: стэн несколько месяцев складывал взгляды соседа в своём кармане и сейчас точно знает: 1) карман дырявый, он наверняка что-то упустил, 2) алана фортенберри — шлюха, каких ещё поискать. револьвер по ощущениям срастается с ладонью, и в голову жены стэн стреляет не пулями (он возвращает каждый взгляд, подаренный не ему). на суде он будет биться в истерике, доказывая, что револьвер он достал из собственного живота, а убить алану ему нашептал нежный голос диктора ночного телеканала. джонатану всего два года; родная тётка, забравшая его к себе, не знает, можно ли когда-нибудь спросить, запомнил ли он что-нибудь.
джонатан выходит в школу каждое утро в 8:13. 7 минут на дорогу, 3 — на разглядывание надписей в кабинке туалета (сын психа и шлюхи, вариаций — множество), 2 — на разбор шкафчика в коридоре (может быть, сегодня хотя бы учебник по литературе на месте?), 5 — на самый продолжительный в истории хей-спрингса поход до аудитории (ещё больше времени уходит на то, чтобы дотянуться до ручки и открыть дверь). учителя закрывают глаза на травлю, потому что ждут. тётя глаза не закрывает, потому что ничего об этом не слышала — джонатан не рассказывает, а она сама, наверное, слишком добра, чтобы наконец-то увидеть.
джонатан выходит из дома (август, 17:46): руки, изъеденные средствами для уборки, несколько выцветших футболок, часы с разбитым циферблатом, едва уловимый затхлый запах плесени и билет до омахи. началом новой жизни это не станет, потому что спустя несколько минут (ровно настолько запаздывают его часы) к нему подойдёт пророк.

elizabeth lovejoy, 21; fc: amanda seyfried
бетти: почти-тициановские-кудри, медовые пастилки, запрятанные во всех карманах, тихий голос, шелестящий немного поодаль; бетти просыпается утром в 5:30, выключая будильник после первого звонка, спускается по ворчливым ступенькам вниз и по обыкновению замирает. на краю кухонного стола сидит кот (неразрывным движением обвести загривок не прикасаясь), кашель бабки прогрызается сквозь щель под дверью гостевой спальни (услышать «бетти» и внести участливое лицо на третий раз), холодильник гудит словно жестяная коробка на ветру (сказать «я обязательно разберусь» и забывать, потому что на втором этаже ничего не слышно).
бетти улыбается настолько приторно, словно во рту у неё не слюна, а мёд; в выпускном классе — никто уже и не помнит — она каждый час доставала из кармана топорщащегося пиджака карамельный бальзам для губ, за которым ездила до заправки где-то между хей-спрингсом и белвью. малые дозировки яда помогают организму привыкнуть и не отравиться в дальнейшем, читает лавджой в 01:21, подсвечивая фонариком книгу, украденную из библиотеки; на языке — горчащая карамель (когда никто не видит, бетти облизывает стик).
в выпускном классе — никто уже и не помнит апрель 1988 — в аудиторию заходит миссис эрхарт, от плача запунцовевшая красными кругляшками (настенные часы утром застыли на 9:53); всех одноклассников её дочери потом допрашивают полицеские, аманду эрхарт никто не видел. дело так и останется нераскрытым, бетти больше не вернётся в магазин на заправке, где официально числящуюся пропавшей аманду встречали в последний раз. волосы краснеют тем же летом, миссис эрхарт, погрузившаяся в раздумья, случайно кладёт в чай уже четвёртую ложку мёда, который бетти принесла во время очередного визита, и еле слышно бормочет «тициановские, совсем как у неё» (придётся поискать это имя в библиотеке, думает бетти).
лавджой говорит: именно тогда я и пришла к богу (отныне на каждой проповеди и в рядах волонтёров любых инициатив); когда к ней через два года приходит пророк, из его кармана выпадает чек, и сладость во рту на долю секунды превращается в горечь. брендон говорит: жизнь теперь придётся прожить за двоих, я знаю, как это сделать.

brandon craven, 12; fc: asa butterfield [ПРИДЕРЖАН]
пятилетнего брендона мучат ночные кошмары: в них он идёт по кукурузному полю, перемалывая ногами высохшие початки (ушам больно от громкого треска), стебли, которые он задевает, стекают ржавыми каплями на землю; где-то впереди — брендон точно знает — его ждёт отец, скрытый клубами дыма. когда кукурузные ряды заканчиваются и брендон выходит к поляне, глаза режет так, что ничего нельзя разглядеть, но он слышит голос (знакомые слова складываются в незнакомые предложения, наутро он ничего не может вспомнить).
брендон никогда не видел отца: в их доме нет ни его фотографий, ни каких-либо вещей, кольцо, которое носит мать, тускнеет с каждым годом; каждый раз, когда ей задают вопросы, она проворачивает его на пальце, обнажая скрывающуюся под золотом родинку, и отводит взгляд. брендон перестаёт спрашивать, чтобы её не огорчать (хочет, чтобы она смотрела на него, а не в сторону).
клиническая смерть длится 3 минуты 24 секунды: к 11 годам выкормленного на лекарствах брендона сомнамбулизм за руку выводит в кукурузные поля (мать просыпается спустя минут двадцать от стука ветки об окно, неладное подозревает и того позже); тело брендона находят практически в километре от дома, дыхание прерывистое, пульс не прощупывается. когда в больнице он приходит в себя, его руки запачканы хлопьями ржавчины, а слова из детских снов наконец-то обретают смысл.
теперь с брендоном разговаривает тот, кто ходит между рядами — он каждую ночь рассказывает ему сказки. от запаха копоти режет нос, и клубы дыма вползают под веки, но глаза больше не слезятся; пророк знает, как смотреть правильно.

gabriella winstead, 17; fc: ella purnell
в карманы набрать побольше камней, в грудь — поменьше воздуха; озёрная вода расступается вслед шагам габриэллы, отвешивая затхлые поклоны (спасибо, что выбрали нас). габриэлла помнит, как снимала ботинки — мама недавно проговорилась, что стоили они больше, чем семья могла себе позволить, и улыбнулась как-то голодно — их она пожалела, и даже камни выбирала самые неуклюжие (этот лишком гладкий, этот слишком круглый; этот похож на помятую пучеглазую картофелину — отлично). помнит, как смотрела на часы — их она тоже сняла, пойдут младшей сестре; мысленное завещание составлено в 13:54 — занятия в школе ещё не закончились, потому искать её будут нескоро.
чего габриэлла не помнит: как заходит в воду, как выпускает первые глотки воздуха, как искажаются звуки, чем примечателен крик под водой; что произошло в тот день до того, как она оказалась у озера и сняла ботинки (за ними были часы, а за часами?..). и самое главное — как она выбралась.
вариации событий снятся габриэлле настолько часто, что она не уверена, не попала ли в ад бесконечно зацикленного дня; не умрёшь, пока не разгадаешь, как спастись. по утрам в её комнату проникает запах стоялой воды — и от волос пахнет так же — пока она обдумывает последнюю воскресную проповедь и слова ребёнка, подошедшего к ней после: «я знаю, кто тебя спас». уинстед мягко кивает, наклоняя голову вбок (по-другому не умеет).

joshua fawcett, 19; fc: nick robinson
у семьи фосетт две собаки, три сына, ферма, крепкие молочные зубы (джошуа в детстве тоже не повезло — вырывать всё приходилось с криками и плачем, привязывая к дверной ручке; прогресс роста друг друга, отмеряемый засечками, все выучили наизусть), широкие носы и толстые губы (миссис фосетт похожа на мужа настолько, что их до сих пор по ошибке принимают за брата и сестру). год назад в школьной столовой к джошуа подсело его отражение — они с мэгги, конечно, не обсуждали молочные зубы, но отвернуться от её лица он уже не мог (и до сих пор не может определить, тревожно ли то, насколько мэгги похожа на его мать).
у семьи фосетт мягкий взгляд, искривлённый нос и взаимные отношения с богом (однажды мистер фосетт рассерчал и в момент слабости высказал ему всё, что думает, а той же ночью по очевидной неслучайности сломал ногу, обманувшись темнотой лестничного пролёта; теперь все фосетты о боге думают исключительно хорошо и в его ответной благосклонности не сомневаются ни на секунду). когда мэгги говорит о боге, её лицо наливается румянцем, и джошуа уверен: это уже никакое не совпадение. слово «судьба» он никогда не произносит — ждёт нужного момента, а пока бережно поглаживает его указательным пальцем, не выпуская из кулака.
месяц назад дома зазвонил телефон — 21:19, рекламный перерыв после повторного выпуска новостей — джошуа голос кажется знакомым и удивительно недружелюбным (непривычно); мужчина, кашляя помехами каждые три секунды, спрашивает: «хочешь увидеть, чем в действительности занимается сейчас мэгги?» и называет адрес.
он, конечно, ей доверяет — особенно в те полчаса, что просидел в гостиной, глядя на телевизор, выплёвывающий неразборчивую тарабарщину; это, конечно, розыгрыш и ошибка — он просто прогуляется и проверит (вдруг с мэгги что-нибудь случилось? как он не догадался сразу). пророк потом скажет, что всё это было проверкой — джошуа, конечно, прошёл.