[nick]lin shen[/nick][icon]http://ipic.su/img/img7/fs/lin.1589205848.png[/icon][status]33 y.o.; полицейский под прикрытием;[/status]
Все начал звонок. Звонок традиционно призван либо начинать, либо заканчивать. Функция у него такая. Все в этом мире работает по установленным алгоритмам и прописанным протоколам. Например, у Линя была функция ответить на звонок и помчаться в ночь на своей не шибко мчащей-то машине в сторону позвонившего. Остаток сна, загуляв с алкогольными испарениями, образовал непроницаемый туман в голове, сквозь который блеклыми красными приведениями прорывались огоньки ночного города. Непогода, заявив свои права умеренного диктатора, который день доставляла дискомфорт, осыпая челядь колкими, мелкими каплями. Хотелось то ли спать, то ли врезаться в столб — что суть где-то в одной плоскости. Перспектива доехать до места отчего-то казалась еще более устрашающей, чем скоропостижное свидание с бетоном. В сонном сознании промелькнула единственная нить паники, протянувшаяся растяжкой где-то между Линем и зачем-то светлым будущим, в возможность которого последнему уже давно отъявленно не верилось.
Так как подобные настроения посещали Шеня регулярно, он умел с ними справляться почти с олимпийским задором. Поднять занемевшую ногу с педали газа — это почти что сделать пару махов во время утренней зарядки. Приводит в чувство и настраивает на грядущий день. Хоть и начался он на часов пять раньше запланированного.
Машина резко затормозила у неказистого, невзрачного домика, подвид которого предназначен для панорамных съемок местечкового фильма ужасов. Нервные внутренности подобных зданий емко и даже пасторально скрываются за неуверенными стенами с элементами мещанской зажиточности. Унылая тишина вместе с инфернальным светом фонарей пропитывает их, оставляя послевкусие отцовского ремня и едкий запах со дна мутных стаканов. В этаких домах традиционно существуют целыми кланами, передавая по наследству опостылевшие квадратные метры как самую большую и самую ненавистную ценность.
Не успел Линь выйти из машины, как к нему уже… вошли. Даже бесцеремонно ввалились. В первые секунды лихорадочное, болезненное воображение Шеня трансформировало увиденное в некоего необъятного монстра, сотканного из глухих стонов и шуршащих теней. В ноздри ударил неприятный, железный запах.
— Я пырнул его ножом, — как-то отстраненно сообщил монстр тоном профессора, описывающего аудитории ход эксперимента, — три, может, четыре раза.
— Пять! Пять, мать твою! Пять! Пять! — зазвенело протестующее из недр все того же чудовища.
Композиция была неприятной и со всей сторон кармически вредной. Кусочки мозаики стали складываться в картину, от которой похолодело сердце, а спину обдало кипятком.
…..
Удивительное зрелище! Кровавая кульминация нескольких жизней, свидетелем которой тебе представился шанс стать. Сомнительное удовольствие для нервных, беременных и детей. Если беременность и несовершеннолетие можно было как-то визуально доказать, дабы избежать этого красочного представления, то нервозность освобождающим фактором не считалась…, как бы оставаясь на усмотрение человека с пушкой. А человек с пушкой, весьма горделивой наружности, был непреклонен, приглашая Линя отведать этого экзотического визуального блюда, от которого сжимались то горло, то желудок.
— Так вот, знаешь, что самое важное в нашем деле? — китайский язык придавал всему происходящему какую-то особую, экзистенциально-этническую нотку, — Знаешь?
— Правила, — выдохнул Линь, невидящим взглядом упираясь в маленькую головку Ксу, истошно безрадостному на большом, цирковом колесе.
— А не подскажешь, какого черта Ксу делает на том тренажере? — даже несколько меланхолично поинтересовался человек, умеющий изящно подчеркнуть свои амбиции прямым выстрелом в голову.
Ножи врезались в мягкую плоть с быстротой одного взмаха ресниц. Удивительно и как-то абсурдно. Публика в восторге. И чем дольше длится убийство, тем восторженнее зрители. Какой-то болезненный экстаз, подогретый невозможностью не_смотреть и не_хлопать. Смутные аналогии, квази-ассоциации в горячечном, кровавом бреду — как-то так люди не перестают хлопать всесильным диктаторам, умеющим отправлять на тот свет оптовые партии.
— Он сцепился с нашим, — голос как-то изменился, зажатый между отвращением и темным интересом.
Пудели. До настоящего момента Линь не испытывал к ним никакого определенного чувства. Чуть опаснее болонки, но в целом — умильные существа. … Которые, подъев труп хозяина, с виляющим от радости хвостом исполняют команду забредшего по адресу полицейского «сидеть».
— Чуть-чуть мимо. Убил, ты хотел сказать? — благосклонно поправил Тао, — а что сделал ты?
……
— Бэй! К врачу! Врачу! — возопил монстр, которого мудрое подсознание уже разложило на две составляющие. Одна истекала кровью, вторая демонстрировала удивительное хладнокровие. Ксу, который, собственно, не поленился набрать номер Линя в эту меланхолически-безрадостную ночь, казалось, отдался на волю судьбы, совсем в духе девицы, ожидающей премии за неоднократно помятую юбчонку. Вторая половина — Ши — лихорадочно шипел, вздрагивал и принюхивался к возможной могиле, выразительно всхлипывая.
— Я тебя ненавижу! Ненавижу тебя! — верещал Ши.
Науке достоверно неизвестно, но лично Линь всегда верил в существование некоей мистической мышцы. То была всесильная штука — мышца гнева. Она позволяла отрубленной голове выразительно и нецензурно негодовать, руке слепого попадать шилом ровненько в сердце врага, вести безногих по следу обидчика со скоростью лютого кармического возмездия. Именно эта удивительная сила сейчас удерживала жизнь в теле Ши, не смотря на наличие пяти неотразимых путей прямо по коридору и на свет.
Линь почувствовал существенный дискомфорт.
За годы работы под прикрытием он уже отчаялся разобраться, где его друзья, а где — потенциальное сырье для мясорубки правоохранительной системы. Все его эмоции сжались до инстинктов, говорящих «да» и «нет» в равной степени прозрачно и ясно. Доверяя этим малопонятным с точки зрения разума сентенциям, он весьма близко сошелся с Ксу, находя оный субъект по меньшей мере симпатичным. Ему нравились посиделки в баре и некоторая, следовавшая из них, степень откровенности, которую можно было себе уже даже исторически позволить в общении с этим человеком. На минуточку, тоже членом Триады. Никогда не знавший дружбы Шень даже подозревал в Ксу существенный потенциал на духовное братство. Эта смутная, героическая в своей глупости эмоция обязывала ответить на звонок среди ночи, помчаться на зов и не врезаться в столб по дороге. Хотя, может, стоило бы. Ведь за благополучно пройденной преградой последовали часы в попытках спасти столь бездарно загубленную жизнь.
Ксу всегда отличался взрывным характером…, бытовые ссоры с коллегами по группировке были явлением обыденным. К сожалению, в этот раз одна из них закончилась поножовщиной. И хотя шанс спасти Ши маячил сомнительной перспективой, события разворачивались по сценарию менее благополучному.
Когда все действующие лица прибыли к знакомому врачу, было уже поздно. Ши выдохнул в последний раз проклятья и замер на покрытом пленкой диване. В эту же удобную пленку завернули тело, дабы спрятать его где-нибудь подальше от глаз вышестоящего начальства. Но, как выяснилось, доктор при всей своей лояльности к ночным визитерам, нашел своим долгом сообщить об инциденте наверх. А наверху новости не обрадовались.
…..
— А я пытался скрыть это…, — как-то съежившись уронил Шень, гадая, сколько еще может длиться эта пытка.
«Глупо, господи, как же это глупо вышло. Годами ни одного просчета. И так…, так глупо подставился», — тревожно жалил себя мыслями он.
Прогулка для того, чтобы привести в чувство и преподать урок. Прямо скажем, редкая привилегия. И чем только заслужил?
— Друг мой, будь это кто-то чужой, твои действия считались бы вполне оправданными. Но Ши был нашим. Они оба…были, — кротко уронил собеседник, как бы резюмируя фатум, — И ты не сообщил. Ты понял? Считай это авансом, что ты сейчас здесь, а не там, — Тао кивнул в сторону зловещего колеса, подвластному ножам белокурой дивы.
Что-то щелкнуло в голове Линя, что-то прорвалось через осаду страха и самобичевания. Выражение лица Ксу передавало нечто большее, чем боль. В нем таилось испуганно-сокровенное, как будто неуместное в таких условиях. Его немигающий взгляд в последней агонии насквозь прошивал мучительницу с белыми волосами. Невольно Шень переключил внимание на нее, отчего эксклюзивная коллекция стресса пополнилась новым со всех сторон удивительным и редким экспонатом.
Фэн. Неужели. И не рассмотреть. Черт. Она? Не она? Да что ж это делается такое. Вернулась с того света, чтобы нашпиговать ножами тело друга. Друга ли? Неважно. Фэн?!
Руки похолодели и, казалось, превратились в камни. Немой, истеричный ужас лизнул кожу, покрывая ее ядом, парализуя. Хотелось сейчас же удостовериться, узнать правду. Но вместе с тем самое страшное на свете — получить подтверждение догадок. Что тогда? Что делать? Куда бежать?
Линь воровато посмотрел в сторону своего спутника. Тот возвышался монументально и непреклонно, этаким папашей при нашкодившем сыне. Негласный лидер боевиков проводил воспитательную работу, не отвлекаясь на силуэты стройных девиц. А ведь мог тоже узнать? Присмотреться. Что это? Может, они уже все знают и специально выбрали именно такой способ смерти для Ксу? Нет. Вряд ли. Зачем? Тогда бы на колесе выступал сам Линь. И это был бы самый благополучный для него исход из всех возможных. А что если…, да нет, невозможно. Просто немыслимо. Что же делать?! Что происходит?!!
……..
Шапито «Радужные пудельки», мать его. Радужные пудельки! Этот филиал ада можно было назвать еще как-нибудь не менее выразительно. Например, Солнышко. Или васильковое поле. Радужные пудельки!
Как-то так размышлял Линь, следуя за призраком из своего прошлого, неприятно и тревожно влезшим в настоящее. Сложные эмоции представлялись некоей скрипкой, попавшей в руки человека, которому перебили молотком пальцы. Шень смутно чувствовал звенящую, космически-холодную пропасть, которая становилась все шире, пожирая невыплаканные слезы, невысказанные слова. Его сжигал этот холод невозможности. Неподдельность происходящего повергала в трепет. В него летели меткие ножи воспоминаний, зажигаясь хищным бликом прожитого за секунду до жалящей в сердце вины. Каждый шаг давался с трудом, но еще сложнее было остановиться.
Утрамбованные в прошлое мучения даже до встречи иной раз давали о себе знать. Когда это произошло с Фэн, он спрятался в самом темном углу, куда не доходил свет мыслей и эмоций. В этой тьме он залечивал свои раны. Упорная привычка жить, не имеющая ничего общего с желаниями. Он не позволял себе думать или вспоминать, останавливая этим холодом кровотечение, когда капля за каплей тело покидает что-то светлое, теплое, разумное. И вот теперь, после этого удивительного рандеву, старая рана, кое-как затянувшаяся, раскрылась вновь, загноилась — инфекция проникла в кровь. Сердце лениво ворочало густую жижу, каждый раз оглушительно ударяя в ребра. Что это? Когда сердце избивает тебя изнутри….
Сомнений не оставалось. Линь наблюдал за девушкой уже достаточно, чтобы убедиться. Перед ним, одетая в изысканное платье, шла против толпы Фэн Мин собственной персоной. Каким-то образом восставшая из мертвых. Много ли жертв Триады возвращалось с того света? Ответ очевиден. Что это если не судьба? Несправедливость случившегося с ней — единственное объяснение, почему такая приветливая в иных случаях могила не приняла ее. Она вернулась. Но зачем? Очевидно, чтобы эту несправедливость исправить. …Однако Фэн не спешила с возмездием — какая могла быть причина? Если она скрывалась, то почему таким вопиющим способом? Признаться, общественные выступления — экзотический метод бегства. Для Триады она все еще оставалась предателем, … причем предателем мертвым. Возможно, именно этот факт, как некий заговор, отводил взгляды людей от изменившийся, но все еще узнаваемой Фэн. И она продолжала дышать, смеяться и … убивать.
Линь перешел улицу, когда девушка остановилась, чтобы о чем-то потолковать с увязавшейся за ней собакой. Странное ощущение. В этой точеной фигурке все еще таилась угроза. И речь даже не про ножи, в наличии которых тренированный боевик Триады не сомневался. В ней жил какой-то злой, ядовитый дух, способный одним змеиным броском отравить самого Шэня. Она все еще знала правду о нем. Мысль паническая, но какая-то вязкая, погруженная по самое горло в застывшую, свернувшуюся кровь.
Едва ли он до конца осознавал свои действия. Было слишком много вопросов, которые следовало задать только самой Фэн. Однако на такой разговор требовалось время и… что-то подсказывало Линю — близкого знакомства с ножом не избежать. При всей своей подготовке супергероем он не числился, а потому неплохо было бы подстраховаться.
Тот самый дом. Говорят, преступники возвращаются на место преступления. Шень же избегал этого места всеми силами. Быстрая рыбка воспоминания, прошивающая металлом сердце — Тао похлопал его по плечу, усаживаясь в машину. Он стирает с рук кровь белым платком с инициалами и бросает что-то невразумительно-довольное. В духе «сучка свое получила, поехали».
Глубоко вздохнув, выждав некоторое время, он скользит следом за девушкой в темноту их совместного «бывшего». И опять, что это — если не судьба? Именно тут, именно так. Чей-то жестокий, холодный ум придумал хитрую комбинацию, соединив все кусочки в единую сюрреалистичную картину. Он видит острый луч ее фонарика, когда вокруг — сплошная чернильная завеса. Чувствует пожар, заблудившийся в этих стенах. Слышит, как остервенело колотится сердце в узких рамках ребер. Каким-то чудом не создавая лишнего шума, он движется в самых густых тенях, благодаря высшие силы за эти громкие, отвлекающие хлопки фейерверков. Он и сам не знает, что будет делать дальше. В кармане — набор для свидания: хлороформ, наручники… Джентльменский план сейчас кажется как минимум абсурдным. Ведь девушка не высовывается, не стремится восстановить справедливость, не создает никаких посторонних вибраций в его жизни. Но одно ее существование является раздражающим фактором. Гнилой зуб во рту, который невозможно не трогать языком. Мысль зациклилась на ней, как будто в мире не осталось ничего и никого кроме нее.
Впрочем, случилось это не сегодня.
И опять вкрадчивый толчок судьбы. Если бы не ее падение, кто знает…, может, он бы отступился, продолжая неделями лишь отстраненно наблюдать. Однако тело, верное рефлексам, сработало раньше, чем включился отрезвляющий вопрос «зачем?».
Свет упавшего из обессилевших пальцев фонарика выхватывает глубоководный покой витающей в воздухе пыли. Учащенное дыхание звенит в горле, а руки мертвой хваткой держат безвольно повисшее тело. Теплое, живое, невозможное. И тут что-то накатывает, заполняет глаза влагой при полной неподвижности лица. Зарыться пальцами в ее волосы, сжимать крепче, оплакивать. Четыре года назад он так и не набрался храбрости, чтобы зайти в ту комнату. Да и что бы тогда случилось? Разве что в рядах мучителей Фэн стало бы на одного больше.
«Но позже, позже…, ведь мог. Просто испугался. А ей, думаешь, было не страшно?», — шепнуло и погасло, пока пальцы тревожно, нервно гладили седые волосы в инстинктивном, фатальном «все хорошо».
Подняв на руки девушку, Линь какое-то время стоит, не соображая, куда дальше. Не то, чтобы во время общественных гуляний парень с отключившейся девушкой на руках — такое уж редкое, вызывающее вопросы зрелище. Однако рисковать Шень не любил. С другой стороны, если оставаться тут, кто-нибудь может непреднамеренно нарушить ход их беседы. Нотки запахов, витающих в воздухе, на это как бы намекали. Но, надо полагать, публика эта силой воли не отличалась, готовая сбежать по первой просьбе. На худой конец в кобуре всегда имелся аргумент более весомый, чем простые слова. Все же что-то сакральное, важное таилось в факте их встречи именно здесь. И нарушить этот высший план казалось чем-то невозможным, неправильным.
Повинуясь слепому инстинкту, Линь кое-как сдюжил с фонариком, не уронив при этом свою ценную ношу. Выгоревшее помещение местами демонстрировало внутренние перегородки конструкции более или менее надежной. Кое-как быстро оборудовав прикрытие от чужих возможных взглядов у дальней стены, Линь выключил фонарик, давая глазам привыкнуть к темноте, а затем умело и безошибочно нашел, как ему верилось, все припрятанные ножи. Сцепив руки Фэн за ее спиной наручниками, он замешкался… С одной стороны, ноги стоило тоже как-то связать, с другой — чего ему бояться? Ему, парню с пушкой, перед обезоруженной девушкой? Да и как-то … эмоции все еще бурлили, отвлекая, сбивая. Даже привычная паранойя отступила перед таким натиском.
Большой фейерверк свое уже отыграл. То тут, то там, правда, раздавались звуки его младших братьев, зажженных любительской рукой. Глаза уже совсем привыкли к темноте.
Со склоненной на грудь головой Фэн сидела, прислонившись спиной к стене. Неподвижно, спокойно. Ее стройные, красивые ноги, растрепанные белые волосы…. Какой-то осколок радости больно резанул нервы.
Жива.
Смазав одним раздраженным, рваным жестом влагу с щек, Шень раскидал ногой с пола осколки и мусор, после чего сел сам. Помешкав, он достал пистолет, как-то инстинктивно вспоминая бесчисленные разы, когда напротив точно так же сидели другие, менее важные для него, но все же люди. Ожидание, прошитое простуженным кашлем и пульсирующим огоньком сигареты, тянулось, казалось, вечность. Что он ей скажет? Что сделает? Убьет? Отпустит? Как-то неоднозначно все это.
