[nick]идальго[/nick][status]16 yo / китобои /--i[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/239-1608427594.jpg[/icon]
Рыжий, с тёмным брюшком муравей. Ползёт по белому и тонкому — солнце, что ли, не берёт эту опарышную кожу? Светило в зените; тонкая струйка пота щекотно стекает от взмокшего затылка к спине. Свершается магия — линза ловит горячий луч, свет фокусируется в точку — вспых — муравьишка корчится -а-а, не уйдёшь, яркое жаркое пятнышко цап и... Лапка всё ещё дёргается — дожечь! Корчи кончаются, злое солнце, усиленное лупой, вгрызается в чужую плоть. Хиросиме маятно и скучно без движения, кисть отсыхает, зараза, и пить хочется. В спину прилетает шумом прибоя, и солёные брызги щиплют лодыжки. Он почти забывает о вселенской мести, сглатывает голодную слюну — дал бы сейчас стрекоча до самого высушенного зноем Дома, чтобы совершить набег на столовку, ну а вдруг сегодня повидло к чаю? В животе возмущенно заворчало; Сима пыхтит и помогает солнцу поджечь вражескую шкуру до чёртиков свирепым взглядом. И лицо такое — помесь невинности и жестокости, как у дурного щенка, спущенного с поводка. Чужая нога, уже красно-крапчатая от выжигания по живому, вздрагивает.

Сверху падает стон.

Медленно прожаривающая конечность испугано дрыгается и он, на-ко-нец, поднимает взгляд к чужому лицу, мимоходом обтерев взмокшую щёку о плечо. Из-под ресниц, психованно дрожащих и по-девчачьи длинных, смотрят вылинявшими радужками — разревётся, нет?

Между ними взгляд сверху вниз и снизу вверх, зуботычины и обещание вытрясти дух из холёных мощей (от которых до сих пор несёт маминой деткой).

Гамлет. Острым кончиком языка облизывает воспалённые губы; блеск от слюны проваливается в растрескавшуюся мякоть.
Гамлет. Вытянут как свечка. Тощие, мальчишеские руки смотрят по сторонам света — каждая. Гало вокруг патлатой головы, как нимб.

Пересохший рот оформляется в офонаревшее 'о' и Сима, бросив и линзу и скромность, делает шаг назад, любуясь распятым пацаном:

— С' вос'крес'ением, Хрис'тос'!

— 20 минут —

Под ногами месиво песка и гальки. Стопу жжёт раскалённым (шлёпанец неудачно порвался во время драки). Челюсть свело, так сильно сжимает зубы — ещё шаг и выдохнется. Тащить эту шпалу приходится волоком; стиснув клешнями костлявые щиколотки. Гамлет оставляет спиной и головой волнистый след на песочной глади. Сима стремается, оглянувшись через плечо отслеживает мерный подъём грудной клетки: дыши-не-дыши — хоть бы открыл уже поганую хлеборезку, мурыльник свой завёл, а не косил под жмурика. И пейзаж такой — закачаешься — санаторий-призрак: обвалившиеся башенки, арки окон и уже едва виднеющиеся среди зарослей потрепанные зонтики для шезлонгов.

В глазах мурашит и темнеет — солнышко ласково прикладывает по темечку: чего пыжишься, болезный? Хиросима мстительно думает, что полдень обморочного Гамлета погрызёт куда основательней. По осени тот напишет отличное сочинение: 'как я провел это лето'. В Могильнике; солнечно-ударенным и облезлым, вот как. А мог бы костры жечь, с пирса нырять, абрикосы зелёные — ай-кислятина-вкусная — воровать в садах у местных. Всего лишь нужно было вовремя залепить рот. И не подставляться под удар — чётко сработало, Сима сам не верит, но костяшки до сих пор ноют от удара в диафрагму. Аккурат как крёстный учил — кулаком в дыхалку и привет...

Дотащив 'привет' до покосившейся беседки, наскоро умывает пылающее лицо водой. Морской берег всё ближе подкрадывается к территории бывшего санаторного парка. Тут когда-то кишела жизнь. А сейчас бы хоть одна чайка гаркнула.

И сам санаторий лежит трупаком, (прямо, как Гамлет); зарос кустарником, вот-вот обрушится, а обломки демонтируют и вывезут на свалку... Но беседка хороша. Удобна для их с пацанами отвязных игрищ. Если поднапрячься, можно что полезного найти — мародёрствуем по-тихой, сказал кто-то умный. Сима агакал и забивал последние гвозди в дощатую крестовину, сколоченную из обломков цивилизации. Деревянная дура в два метра, крепилась прямо к стене беседки и, выглядела так, что вот -вот отдаст Б-гу душу. Скорпион присвистнул по окончании: 'да на нём человека распять можно'. Эта мысль неделю не даёт Хиросиме покоя.

Руки находят припрятанный клубок верёвки. Он без дураков верит, что сможет, если не приколотить бесячего аристократишку, так привязать — запросто.

Запросто не получается. Получается тяжко.

— минута —

— Бес'ишь. Ятящ'а вырублю...

— день —

Сима борется с ней как может. Нижняя губа подрагивает. Он договаривается с собой, что это от злости, но и обиды хватает за глаза. И стыдно тоже. Хотя не должно быть: ведут себя с ним, как с мальком! Хиросима пинает ракушку, крошит кем-то позабытый цветной мел босой ногой — пятка теперь сиреневая. Мается на заднем дворе Летнего Дома. Мыкается по углам и злится, что Каа уничтожил его трёшку сигарет, которую десятилетке не так-то просто раздобыть. 'Малой ещё', — авторитетно так заявили ему с богатырской высоты. И граблями своими — хрясь — из губ у крестника выбили штакет. Сима, ясное дело, психанул и заявил, что никакой ему Каа больше не крёстный. Вот сейчас сам себя перекрестит в... Ну, Чёрта, например, Сатану, не в Хиросиму этого... А самого взрывает ядерно, так что долговязое татаро-монгольское-иго обидно ржёт в кулак.

Сука,— думает Сима, — сами с Маугли пыхают вовсю, а старше-то всего на год или два...

Из-за угла Дома выруливает препративная морда Гамлета. Что он тут шарится вечно? — Хиросима свирепеет, припоминая, как был застукан с поличным этим вот доходягой и его дружком на одной ножке — Ершом. Он тогда урывками втягивал никотиновый дым (едрёная холера), который доходя до глотки, реже до бронх, в лёгкие так и не поступал... Эти уроды такие морды скривили, что Сима от души раскашлялся, как тот Ящик-алкаш, который, по слухам, туберкулёзник (врут, конечно, Пауки такого шустро бы скрутили).

Камень, прочесав подбородок Гамлету, глухо падает в летнюю поросль. Хиросима смотрит с вызовом, задрав нос кверху. Его аж пружинит от близости схватки, вот как надо решать вопросы — по-взрослому. Гамлет, походу оскорблённый в лучших чувствах, вид имеет решительный и идёт прямо на Симу. На довольного Симу, которого уже пеленает по рукам-ногам злой азарт.

Движением каким-то приторможенным — вот кривляка — кидает в обидчика.., перчатку. Этот юродивый даже летом их носит. Мягкая ткань проходится щекоткой по припухшему от вкусных оладушек с повидлом лицу и падает к ногам. Сима тупо смотрит на атласный перелив перчатки и траурную каёмку под ногтями грязных босоног: дуэль!

— Вызов принят, лош'ара...