[nick]шива [/nick][status]16 yo / гарпии / 0[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/320-1610536696.jpg[/icon]
Тропа начинается у южной стены дома, пересекает пустырь и срывается в буйную поросль. Нужно приноровиться, чтобы пробраться дальше: втянуть шею в плечи и пригнуться к земле, едва не падая на колени. Необходимо как следует поработать руками, чтобы убрать с пути листья и ветки.

Это та же самая тропа, что и два года назад: возьми правее, и обнаружишь дырку в заборе, изогнутый прут в обнимку со ржавой рабицей. Сверни влево и позволь себе забрести в самую глушь, чтобы увидеть кое-что интереснее.

Сначала будет казаться, что ты в этом месте первопроходец. Это не так. В доме, в том или этом, давно не осталось нехоженых троп, зато всегда было достаточно тех, кто ловчее и меньше. Если знаешь, куда смотреть, то сразу заметишь: потревоженный дерн, кое-где обломаны ветки. Видно следы и трава лежит низко, так, словно недавно по ней кто-то шел.

Это место питается небом над головой.

Раньше здесь было больше пространства, но время берет свое. Может, сам Шива был меньше. Вряд ли между вторым и первым — существенная разница.

Сквозь изумрудную вязь проглядываются синие лоскуты моря и алые — ифритского шатра; кусочки детского пазла на расстоянии сотни протянутых рук.

Воздух сырой и теплый. Пахнет фруктами. Под ногами — битые абрикосы и желтые пуговицы алычи. В тени земля влажная от сока и мякоти. Пейзаж из рекламного буклета, журнала или авторской книжки с картинками. Сказочная страна и блаженные духи цветов.

Очень тихое место: здесь не слышно ни моря, ни птиц, ни крикливого гомона с пляжа. Одичалые кусты и деревья, кипучая зелень разрастается вверх и в стороны живой неприступной стеной. В глаза лезет скругленный орнамент из персиков, гранатов, инжиров.  Кое-где видно сухие обломки несущих  и трухлявые диагонали перекладин, но стоит обратить внимание — и магия рушится. Зелень и плоды, симпатичная огранка соцветий, ровно как и витые спирали лоз, обретают свой истинный вид: нарядная мишура, с особой тщательностью приклеенная к скелету.

Густой специфический запах, от которого свербит пазухи и трещит голова — это жасмин.

Желтый рододендрон лучше не трогать руками.

Еще здесь есть: глицинии и бугенвиллии, текомы и акации. Этот лаз, как и растения, однажды ему показала шельма. У нее был бесцветный голос и такого же свойства взгляд. Трудно сказать, когда это было. Трудно сказать, было ли это вообще.

Забавная штука, память. Он не помнит, как они с Хиросимой на самом деле нашли это место, но до сих пор в состоянии отличить розеллу от гибискуса.

Пройди еще дальше и упрешься в стену высотой около трех этажей. Чувство такое, будто забрел внутрь костровища: уголь, трава, копченые камни и трухлявые головешки. Цвет кирпича давно слизало солнце. Сквозь пустые квадраты окон, черные щели и сажу пробивается мох и заостренный ворс травы. Если перегнуться через обрубок стены — остаток оконного среза, — и заглянуть внутрь, можно узнать, каково это  — разочарование на вкус.

Черная земля, такие же доски, осколки камней и мусор. Фантомная гарь и пыльный осадок на языке.

Пресная рухлядь, корнями ушедшая в прошлое.

Он точно не знает, что было здесь раньше. Вполне возможно, что это не знает никто.

Имей привычку задавать вопросы и будешь спать еще хуже. Следуя молчаливой традиции, из двух зол выбирают: догадки, поехавшие сплетни, больные на голову предположения. Что-то про остатки древних цивилизаций, вневременные руины античных городов и языческие места силы. Издевки без намека на здравый смысл. Это место, от тропы и до самого тупика, больше похоже на сад или оранжерею, старый корпус со следами пожара, величие обглоданных пламенем стен и провалы арочных сводов. Но так — слишком просто, и обязательно скажут: может быть, прямо сейчас ты занимаешься тем, что оскверняешь священную память, поганя своими кедами останки пра-предка этого Дома. А может и сам Дом, ныне из пепла восставший.

Тупые местные суеверия, вот, что Шива обо всем этом думает. Истории и задротские сказки, волшебная пыль, мазь единорога и амулет с жопы василиска. Удача, сила или любовь на веревочке — убогое для убогих, лучше сделай заточку острее и получи три по цене одного.

Но имей привычку болтать где не просят, имей привычку плевать в колодец, из которого пьешь, и будешь спать еще хуже, чем хуже.

Можно забыть собственные лицо и имя, но только не правила типа этого.

Так что Шива, он для себя давно все решил. Молча отдал предпочтение версии про пожар как самой нормальной.

Нормальность — не то, за что стоит держаться, когда ты заперт в четырех стенах жрущего смысл места. В обнимку с неоновой вывеской имени бедной сиротки, жалкого инвалидика на казенных харчах.

Плевать, плевать, плевать.

Нормальность — не то, за что стоит держаться, если не хочешь перестать думать. Не хочешь заземлиться. Ощутить эту приятную пустоту в голове.

Пожар в старом корпусе. Восстанавливая цепочку событий, появляется робкая надежда на то, что проводка была исправна, как и газовые трубы. Постояльцы находились в здравом уме и твердой памяти, чтобы не гасить сигареты о наполненный дешевой набивкой матрас. Просто однажды кто-то из них решил: хватит. Одним чудесным летним утром наш герой без лица и имени продрал глаза и наконец-то осознал, как же, блядь, ему  все это осточертело: серые стены, жизнь из картона и положение комнатных крыс. Совпадение, но под рукой оказались зажигалка и горючая жидкость неопределенного происхождения, а еще — пара свободных минут.

Шива, он загребает ногами угли и обломки, пока думает обо всем этом. О том, какое это, должно быть, приятное чувство — одним движением обратить в прах то, что ненавидишь. О том, что на самом деле это престарелое пожарище, развалюха прошлого прошлого прошлого — никакой не памятник, ни символ и манифест. Всего лишь перекладины и кирпичные осколки, погребенные под покрывалом обугленного каркаса и времени.

Он перемахивает через обрубок стены. Под подошвами — дряхлые внутренности истлевшего корпуса, мусор и ветхий хлам. Отсюда отчетливо слышно нервный приземистый шум. Звук короткий и гулкий, такой, словно кто-то лупит пиньяту. Истязает барабан или проверяет доски на прочность.

Шива, он ведет челюстью. Склоняет голову в бок, как собака, взявшая след. С каждым новым ударом плечо едва заметно подергивается — его нервы, они стали совсем ни к черту.

Две комнаты прямо. Одна направо. Затем — нырнуть под лестницу, в свободное от стен и остатков паркета подобие коридора.

Знакомый, знакомый путь. Сколько колен было содрано, набито синяков и получено шишек.

Забавно, как события повторяют себя: раньше так, а теперь. Он сжимает и разжимает кулаки, выныривая из-под лестницы. Выбираясь к тому самому, ты знаешь к какому, месту. Удары все набирают и набирают громкость. Содранные костяшки приятно тянет болью, типичной для места, которое еще недавно кровило и едва ли успело зажить. Таких ран у него полно, и не только на руках: лицо и шея, спина, ребра, ноги, есть вещи, относительно которых существует негласная договоренность: никогда не рассказывать о.

Шива, он елозит языком нижнюю губу, пялясь в чужую спину. В таких случаях говорят: узнаешь из тысячи. У Идальго в руках кусок армированной арматуры. Он делает замах — лопатки сходятся; арматура врезается в доски — короткий и гулкий звук. Удивительно, но Шива не дергается с места. Не хватает с пола камень или кусок кафельной плитки, или хороший обломок доски с перекрытий. Даже с кулаками не лезет.

Он тихо прислоняется к обветшалой стене. Подпирает ее, скромный нечаянный гость.

Сама вежливость, если подумать.

Все для тебя. Ты продолжай, не смущайся.

Благодаря брекетам, изнутри настоящее кровавое месиво. Слюни со вкусом сырого мяса, ни с чем несравнимое удовольствие — вычищать из железа ошметки губы, ему иногда кажется, что это —  та причина, по которой Дог с таким упоением бьет ему именно в челюсть.

Шива, он все-таки тянется к обломку доски. Мирно взвешивает его в руке, как какую-то биту. Обломок потряхивает в руке, как заведенный — ебаные катаклизмы. Землетрясения и разломы тектонических плит.

Соглашайся или пеняй на себя.

Примиряясь, свешивает обломок к низу. Теперь он похож на клюшку для гольфа. И ее, эту воображаемую клюшку для гольфа, ее тоже трясет, водит из стороны в сторону, предательски дерганный маятник.

Надо же, какое занимательное наблюдение. Чертов обломок наконец-то перестает корчиться, стоит только закинуть его на плечо.

— Жалкое зрелище, — выплевывает Шива. Чужая спина удивленно дергается. Затем замирает.

Тихо. Провалы неба над головой.