Добро пожаловать в Хей-Спрингс, Небраска.
Население: 9887 человек.
HAY-SPRINGS: children of the corn |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » HAY-SPRINGS: children of the corn » But There Are Other Worlds » корабль в бутылке
[nick]посредник[/nick][status]видящие[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/209-1545158144.jpg[/icon]
КОРАБЛЬ В БУТЫЛКЕ
♦ дата: в апреле 91 ♦ участники: Посредник, Блуждающий
Самые настоящие письма, которые в крайнем случае можно просто сжечь. А если не сжечь, то через много лет открыть их заново. Ведь у старых писем есть одно неоспоримое преимущество: на них не надо отвечать.
[nick]посредник[/nick][status]видящие[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/209-1545158144.jpg[/icon]
Может быть, надо было оставить ее в земле. Но почему-то мысль пришла в голову когда он уже отбивал замок на жестяной коробке осколком кирпича. Отсыревшие письма просыпались на траву — две пачки пожелтевшей бумаги, обвязанные грубой серой веревкой с кисточками на концах.
Посредник перебросил зажженную сигарету в угол рта, щурясь на дым, и подобрал письма, укладывая их в коробку на ребро.
У него не было настроения рыться в чужом прошлом, его никогда не привлекали секреты старших, но казалось кощунственным снова зарывать их в могилу под дубом — туда, где они гнили, не зная солнца и раскисая под дождем.
Видящий выплюнул сигарету и втоптал ее мыском кеда в землю. Со звонком во двор высыпали младшие, он знал по кличкам не многих, но узнал тощего, как шпала, Эрудита, и окруживших его мальчишек. Тот шагнул Посреднику навстречу и как-то очень серьезно откашлялся, сдвинув на переносице нелепые круглые очки, — шаблонный аксессуар любого умника, предпочитающего свет лампы в библиотеке палящему солнцу.
— Это наши качели, — сказал он.
Голос подломился от волнения, в задних рядах пронесся дружный вздох — ужаса, облегчения и восторга одновременно. Не у каждого наберется столько наглости, чтобы перечить старшим. Посредник криво усмехнулся. В сочетании с его чертами лица любое проявление эмоций выглядело чудовищно, но мальчишка, покачнувшись с пятки на мысок, устоял. Видящий знал, как быстро-быстро бьётся его сердце и как частит пульс в тонких жилках, которыми в этом возрасте и венами-то называть рановато.
— Я не претендую, храбрый маленький вождь. Моя только коробка.
Он прижал железный кейс локтем и направился к Дому. В спину ему летели бодрые выкрики мальков (в спину — не так страшно, как смотреться в бездну чужих зрачков):
"И дуб — наш!"
"И Дом — наш!"
Последнее особенно остро ударило под дых.
Посредник поднялся по ступеням и шагнул в каменную прохладу Серого Дома, в котором он, в общей сложности, провел меньше времени, чем ему хотелось. Каждый продлял его как умел перед последним летом.
На первом этаже было шумно, пестро и многолюдно — Посредник еле протолкнулся к лестнице, абсолютно незаслуженно получив два болезненных тычка под ребра. Чья-то коляска проехала ему по ногам.
— П'бреги-ись! — мимо на бешеной скорости пронесся авангард команды Меченых.
Шут с разбегу врезался в толпу, вызвав целый шквал ответных выкриков и девчачьих визгов. Толпа вдруг качнулась в другую сторону, завалилась набок, как кренящаяся мачта. С верхней ступеней происходящее на первом напоминало восточный базар. Здесь собирался весь Дом без исключения. Вершители лениво прохаживались между самодельных стоек, как обозревающие территорию хищники. Видящие склевывали все блестящее — в особенном почете перед летним лагерем были цветные бутылки, в которые можно было упрятать все — от инсталляций из ракушек до настоек ручного приготовления. Нужно было умудриться — попасть в самый пик.
Посредник похлопал по джинсам и совершенно не удивился, заметив, что из кармана пропала пачка. Не исключено, что ее уже толкнули с рук — сигареты всегда были в цене.
В стайной было непривычно тихо — только в душевой шумела вода. Кровати не заправлены, рюкзаки выпотрошены, на остывающей плитке стоял позабытый чайник. Посредник снял его и отнес на подоконник, постелив под него кусок прошлогодней газеты, а сам забрался на кровать, подобрав под себя ноги.
От коробки пахло ржавью и тухлым болотом. Посредник не решался почему-то открывать ее снова. Кейс с письмами лежал на покрывале, как злополучная шкатулка Пандоры.
— Я думал, все ушли. — Видящий не повернул голову на звук скрипнувшей двери, только перебрал острыми лопатками под вылинявшей черной майкой, как будто ему вдруг стало неуютно в собственном теле.
Рядом с Блуждающим всегда так — навыворот и наизнанку, но он бы не стал пытаться пробраться состайнику под кожу даже за большие деньги.
— Я обокрал старших, а наши меня — на сигареты.
[nick]блуждающий[/nick][status]видящие ; нерв | огонёк ; ж | м[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/205-1568545741.png[/icon]
Вольфрамовая спираль накаляется докрасна. Как бешенство. Как ярость. А потом её разрывает. Вот она, лампа накаливания, врастает в потолок злокачественной саркомой. И вот она же, бьёт в пол картечью. Вспышку, стеклянный блик, цвет сжирает матовая темнота. Хочется пройтись по хрустким осколкам, чтобы скрип под подошвой подтвердил — жив. Под босой пяткой расцветает боль. Острое глубоко уходит в плоть. И возвращает цвет. Красный.
Блуждающий осмысляет увиденное, свесив ноги с верхней койки. К мятой ночной кофте оттенка постиранной вместе белой и цветной одежды цепляются нити льняных волос, катышки и ошмётки увиденного сна. Ощущение подавляемой ярости проникает из нави в явь. Видящий пережидает неприятные минуты пробуждения в оцепенении, мысленно воспроизводя детали сновидения. Подкидывает ли Дом головоломку? Дразнится? Предупреждает?
Знакомые шаги мягко ударяют по ушным перепонкам, а оттуда — в голову. Джек смотрит снизу вверх и в глазах можно разглядеть редкое явление — осмысленность. У серодомовцев, стаи, у самого Блуждающего не было шансов не полюбить Джека. Он — кусок смальты, без которой мозаика видящих не складывается. Джек — леденцовое солнце, льющееся на протёртый линолиум, на серую кожу, прокоптившуюся в старом Доме, на условный психотропный ковёр, на который, по слухам, часами глядят "эти странные видящие". Блуждающему в жёваную, сонную физиономию прилетает порцией позитива, по форме напоминающей улыбку, щербатую и подозрительно бодрую для текущего времени суток. На кровать — сбоку — приземляется книга в тонком переплёте. В прищур глаз попадает то "Сонник", то удаляющаяся спина подростка.
"Разбитая лампочка — к кончине родственника", — спасибо, опоздали на год, — "Разбитая гирлянда сигнализирует о приближающейся импотенции", — пфф, — "Во сне лампочка взорвалась и поранила осколками — вы сможете завоевать симпатии, если умоетесь по пробуждении росой, собранной с чайных роз", — так, кажется у Кислой на подоконнике растут шипастые красотки... Блуждающий ещё с четверть часа развлекает себя "гаданием по соннику", возвращает потенциальную макулатуру Джеку, а себе — человеческий облик. Благодарно проходится пятернёй по русой копне состайника. Благоговейно — по фактурным стенам Дома. Жадно — по пористой поверхности хлеба, щедро намазанного маслом. От утренней хандры не остаётся следа, особенно когда весь косяк видящих выметается из стайной с драгоценным скарбом — меняльный вторник превращается в сафари: кто успел, тот и съел.
Душ, скорость, шпингалет — индивидуальный рунический став Блуждающего. Движения скупы и отточены: одежда на металических крючках (второй справа хлипкий, потому всегда пустой). Грубый росчерк жёсткой мочалки по телу, до красноты, до скрипа. Мыльная пена смывается воронкой в водосток так же непредотвратимо, как патрицианское желание видящего расклеиться под горячим душем. Ещё бы лишнюю минуту... Блуждающий не любитель церебральных заигрываний, поэтому предпочтёт аскезу бесконечному вздрагиванию от хлопнувшей двери, подозрительного шороха, вездесущей Тени.
Он как огарок. Сгусток тучно-туманной сущности. Стоит зацепиться за гудроновый зрачок, тонущий в чёрной склере, и ... хорошо так, душевно! Блуждающий трогает носом воздух — травяной, пыльный — зависнув на границе ванной комнаты и стайной. Где Посредника носят четыре стихии, одному ему и известно, но с возвращением летуна, разглаживается едва уловимый залом между бровей:"С возвращением в Дом". Блуждающий понятливо кивает и влажно шлёпает кедами, роняя по пути жирные капли воды с мокрых волос. Выуживает из живота скомканной постели пачку сигарет. Она описывает красивую дугу в воздухе по пути к Посреднику:
— Прокляни, — легкомысленно решая судьбу карманников, Блуждающий на пробу царапает ржавую крышку короба — можно?
<...> «лампочка снится к получению ответов на вопросы, которые долго занимали ваш ум. Будьте внимательны к деталям, знакам, новому...»,
— Нам нужно прочитать эти письма, — заданный деловой тон подтверждается быстрым разрывом прохудившейся от времени верёвки, скрепляющей листы. Блуждающий аккуратно раскладывает на кровати Посредника условно-белые, самодельные конверты. Он погружается в сортировку: дат нет, но письма пронумерованы, почерк разнится. По итогу перед состайниками вырастает две скромные стопки писем. Рука тянется к той, где буквы размашистей, резче. Блуждающий даёт себе время на передумать: мыкается от койки до койки, собирая травяной урожай с веников Хризы и Кота. Засыпает лиственно-ягодное в кружку, удивляется, обнаружив чайник на подоконнике. Кипяток топит на дне один кубик рафинада. Он не предлагает Посреднику чай, тот поклонник исключительно собственноручно наколдованных амброзий. Но оставляет рядом завернутый в исписанную тетрадь бутерброд — сегодня Посредник в столовую не заглядывал. Удобно устроившись у окна в приятном соседстве с чайником и обломанного со всех сторон алоэ, Блуждающий разворачивает хрупкое, какое-то нездешнее письмо:
„ Здравствуй, М.
Да, ты не ошиблась — это признание моего поражения. Преклонения колен пред тобой — безупречной. Как бы сейчас Шевалье посмеялся над моим скудным, убогим слогом, но... не ты. Я верю, что ты услышишь. Потому что моё чувство сильнее, чем страх быть высмеянным. Отвергнутым. Возможно, это самый смелый поступок в моей жизни. Лучше бы я ещё раз подрался со стаей гиен, со всеми этими трусами сразу, чем отсчитывал секунды, гадая "да" или "нет". Показалось ли, что оно, чувство, взаимно?
До чего неудобны эти пуританские правила: разделение женской и мужской половин кажутся мне непреодолимой преградой на пути к тебе. Возможно ли, чтобы на наш век выпало совместное обучение?
Я бы хотел называть тебя особыми, только нашими словами, которые обязательно будут, если ты дашь нам шанс. Несмотря на десятки "не" и "против" ты — это то, что я хочу уберечь, сохранить и защитить от грядущего. Пожалуйста, позволь мне хотя бы последнее, даже, если не взаимно. Позволь быть.
Твой В.”
— Чувствую себя немножко вуайеристом, — смущенное бормотание прерывается глотком чая. Клюквенный хруст. Во рту разливается кислота. Возвращается цвет. Красный.
[nick]посредник[/nick][status]видящие[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/209-1545158144.jpg[/icon]
— Не нужно было в это лезть. — Посредник качает головой, потрошит чужую пачку и закладывает сигарету за ухо. — Это прямое вторжение в чужую личную жизнь, как ни крути. Даже если учесть, что истории старших после Судного дня становятся историями для-Дома. Все равно пахнет дурно.
Он с сомнением смотрит на выстроенные стопкой письма, выдвигает из-под кровати рюкзак и роется в нем, а затем извлекает на свет покоцанный железный термос. Он всегда брал его в дорогу, куда бы ни шел. Следы походной жизни — царапины да вмятины на металлическом боку, те же боевые шрамы, которыми покрываешься за сеткой, а затем здесь — в откуп обтесываясь о каждый острый угол. Посредник цвел красно-белыми полосами круглый год, не считая необходимым прятать их под одеждой: насколько вещи были подобны хозяину, настолько хозяин был подобен своим вещам. Мимикрия. Может быть — отсутствие фантазии, а может — своеобразно сработавший инстинкт самосохранения. Может быть, он и правда любил черный цвет, а может быть — это черный цвет любил его.
Мир всегда биполярен и зависит от видящего. В бездну или на солнце, разницы нет. Все это может тебя убить.
— Шевалье, шевалье... — он хмурится, перебирая в уме клички взрослых, но не находит в памяти ни одной похожей. — Воспитатель? Или учитель литературы? Дай посмотрю.
Посредник поднимается с койки, доходит до Блуждающего в три шага, бесцеремонно выхватывает письмо из чужих рук и пробегает глазами по тексту, пытаясь абстрагироваться от того, как сильно несет мертвечиной (это земля, земля, ничто, кроме земли, скажи это себе, поверь, на сетчатке выжги) от сырой бумаги.
— С большой буквы, значит... Шевалье. Ты никогда не думал, что крестными становятся только конченые психи? — Посредник возвращает листок состайнику, обхватывает ладонями локти и выглядывает в окно — оттуда виден кусок волейбольной площадки, которую ходячие начали обживать еще в начале весны. — Наши старшие, видимо, были повернуты на скандинавской и античной теме. Можем собирать пантеоны и устраивать Троянскую войну. А эти, похоже, фанатели по Дюма.
Интересно, как давно это было?
И будто бы никакого уважения к костям предков — тон подчеркнуто небрежен, на лице гримаса — скука или презрение, выбери любую эмоцию и назови по имени, все равно ошибешься — скупые эмоции Посредника беднее любой колоды карт. Видящий возвращается обратно к койке, снимает верхнее письмо и вытряхивает листок из конверта. Ему неловко и как-то не по себе, но ведь он же сам раскопал эту могилу и зачем-то принес эту горстку праха сюда, вручить кому-то, кто более любопытен.
"Дорогой В.
На нашу долю выпало большое несчастье. В последний раз тебя прошу — отрекись, потому как не чувствую в себе более сил снова умолять тебя об этом. Какими бы сильными ни были мои чувства к тебе, как бы мне ни хотелось ответить тебе на них, каждое утро, просыпаясь, я едва нахожу в себе силы подняться. Мне не хочется, чтобы ты разделял со мной горести моего существования, которое продлится недостаточно долго, чтобы сделать тебя счастливым. Я буду молиться, чтобы решение твое было верным и принесло тебе как можно меньше боли.
Прости меня, если сможешь.
М."
Посредник отвернул крышку термоса, в ноздри ударил концентрированный запах хвои. Он глотнул еловой настойки, густой и горькой, как лекарственный сироп, и отложил письмо в сторону — в движения закралась хищная настороженность. Видящий вытянул припрятанную сигарету и прикурил, нашарив в кармане старую зажигалку. За завесью дыма дышать стало легче.
— Вода в чайнике еще горячая? — Посредник скрестил ноги по-турецки и вытянул термос, поболтав обмелевшей заваркой на дне. — Будь лаской, плесни мне. А то что-то от этой мутной истории горло пересохло.
[nick]блуждающий[/nick][status]видящие ; нерв | огонёк ; ж | м[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/205-1568545741.png[/icon]
Нигилизм сшивается с Домом плотным стежком. Ворох писем, хранившихся в винтажной коробке — не случайность. И не шитое белыми нитками разрешение на эксгумацию чужого прошлого. Напротив, Блуждающий видит в их непривычном, но неоспоримом нахождении в стайной добрую волю серых стен. Во всяком случае, зачатки угрызений совести так и не прорастают в полноценное отторжение. Посредник имеет право вычленить из бумажно-шуршаще-чернильного букета неприятный душок. Может прямо сейчас сгрести письма в охапку, устроить внесезонный листопад, разом выбросив из окна пожелтевшие и истончившиеся конверты. Заставив тем самым теней изнывать от недостающих фрагментов переписки и, прикрываясь слабоумием и отвагой, совершать рейды по стайным, женской половине, комнатам воспитателей, если приспичит, только бы найти кусок головоломки от отсутствия которого сон покинет их надолго. Сколько шуму могли наделать письма в замкнутом пространстве школы-интернат, где пищей служит не столовская баланда и даже не начинка рюкзаков у летунов, а крошки домовских тайн. Менторский тон Посредника вызывает у Блуждающего аккуратную улыбку. Видящий молчит. Лишь дернувшееся плечо служит ответом — ладно тебе.
— Не думали. Покажи нам, кто здесь не псих? — Блуждающий пытается вспомнить собственного крёстного. И не может. В те дремучие времена, когда существовало неразрывное "мы" — сплавленное с личностью брата в однородность, навязанные назвища не имели стратегического значения. Не для него. Дом и его обитатели всегда были фоном, запыленным задником в театре (не)одного актёра. Для Нерва серодомные загадки открывались переливом мелодии феи Драже из балета "Щелкунчик", сладкими, по-детски восторженными звуковыми вибрациями, вырывающихся со дна музыкальных шкатулок. Для Огонька подноготная Дома — грубо вытянутый клещами грязный секрет. Он складывает их, секреты, не в узорные шкатулки — кладёт на жертвенный алтарь имени Дома, чтобы тот пустил в застенок, чтобы схватить за жабры и пройти сквозь облупленную штукатурку, плотность, реальность. Попасть в не здесь и не выпасть обратно:
— Интересно, насколько эти старшие... хм, старше? Не помним никаких Шевалье, — видящий терпит присутствие Посредника и те несколько десятков дюймов, которые их разделяют. Блуждающий думает, что весьма проблематично избежать вторжения в личное пространство в месте, где этого личного пространства нет и быть не может априори. Блуждающий так же думает, что у самого Посредника личное пространство размером с Аляску, например. Но что насчёт паранойи, которая точит видящего по ночам? Когда спишь в пол глаза в пол уха в пол_у_дрёме? Впрочем, каждый воспитанник мог бы похвастать калейдоскопом неврозов. Чужие драмы на фоне собственной — сказки, страшные, взрослые, произносимые шёпотом и с пиететом в Особенную Ночь, но всё-таки чужие...
Мысли, пойманные в капкан философии, перебивает Посредник. Его выверенный, действующий умиротворяюще голос, свечным чадом, дымом пахнущим травами и парафином, стелется по металлу стульев, дереву прикроватной тумбочки — рассохшейся и пошедшей трещинами. Дымок взвивается к потолку. А потом вон — в окно. От строчек, которые вот только что были немыми буквами, а теперь уже тихие звуки, несёт нафталином. Мягким заступничеством. Скрипом рыцарского забрала. Видящий пытается представить себе романтическое письмо, которое осмелился бы написать кто-то из нынешних серодомовцев. В глотке застревает глумливое хихиканье — эта лирика была бы далека от одуванчиковой прозы, которая вскрылась вместе с письмом неизвестной М.
Видящий плещет кипятком в термос состайника. Ему любопытно сунуть нос и туда, но рука уже тянется к следующему конверту. Первые строчки смазываются от сигаретной взвеси, которую выпустил из легких Посредник:
"М, моя великодушная защитница.
Я внял твоим словам. Искренне верю в то, что ты думаешь о моём благе. Но разве могу я быть безучастным, когда будто слышу стук твоего сердца? Через серые стены, сквозь мужское крыло к женскому — нитью Ариадны протянута моя жила и она рвётся от натуги. Мне хочется взять один её конец и прийти к тебе, свернувшись клубком у твоих ног. Прости мне эту слабость. Прости, что страх не знать тебя, не видеть твой силуэт, который я жадно пожираю взглядом каждый раз, когда выпадает шанс быть сколько-нибудь рядом, сводит с ума.
М., моя М! Я всё ещё чувствую дыхание огня, у которого тебя отнял. Огонь впитался мне в одежду, в поры, в душу. Могильник горел, красное пламя выкосило пауков, и я всё ещё слышу отвратительный запах палёной плоти... Всё ещё чувствую твою невесомость в своих руках, когда выносил кокон из одеял, в котором была ты — самое драгоценное, что можно вынести из этого дьявольского места.
Поэтому прошу, моя добрая, сострадательная М, не гони, не отлучай от себя. Я не испытывал большего страха, чем тогда, когда представил на мгновение, что огонь заберет тебя... Я рядом.
Твой В."
Блуждающий втягивает в себя воздух — ему слышится запах гари.
— Слушай, а ведь пожар в могильнике случился в конце пятидесятых. Вот это раритет, — Блуждающий с уважением косится на лист бумаги с круглым, слишком аккуратным для мальчишки почерком, — да что же у них там происходило?
[nick]посредник[/nick][status]видящие[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/209-1545158144.jpg[/icon]
Горькая настойка раскатывается во рту вязким еловым привкусом, пар щекочет ноздри. Посредник хмыкает, задумчиво бросая взгляд на кипу писем, и возвращает одно из прочитанных на дно общей стопки — как карту в промешанную гадальную колоду. Ему почему-то хочется вытереть руки; желание до того настойчиво, что приходится ему подчиниться — Посредник отворачивается к шкафу и роется в одинаково черных стопках своего более чем скромного скарба, извлекая на свет божий потертые мотоциклетные перчатки. Пальцы на них обрезаны, но почему-то кажется важным закрыть сейчас хотя бы ладони.
— Если интересно, можно спросить.
Он пожимает плечами как ни в чем не бывало, будто вот так запросто каждый день общается с душами ушедших, и делает глоток из термоса, обжигая нёбо.
Зря сказал — кто тянул за язык? Видящие были жадны до свершений, авантюр и чудес; нельзя было подразнить их яркой приманкой, а потом просто и без последствий захлопнуть ладонь. Ему не нужно было заглядывать в глаза Блуждающего, чтобы знать, что от него ждут следующего шага.
Посредник тяжело вздыхает и трет виски.
— Я ничего не обещаю. Просто попробуем. Бери письма и встретимся у чердака.
За все это время он так и не научился говорить с состайником так, словно их — двое.
Блуждающий, кажется, щурится на него с подозрением, — Посредник ловит его взгляд подставленной скулой, — но после минутной заминки все же прибирает письма к рукам.
Видящий же невозмутимо прилаживает к термосу сложное по виду крепление, чтобы не занимал руки, и копается с ремнем на джинсах, которые болтаются на нем бесформенным мешком.
— Надо пробить еще одну дырку. — ворчит видящий себе под нос.
Скоро Пауки решат, что он на грани нервного истощения и запрут в четырех стенах, отпуская завтрак-обед-ужин по расписанию. Посредник поморщился и поскреб скулу.
В последний раз он был на обходе в прошлую субботу, и едва вырвался из цепких паучьих лап.
Они встречаются у чердака, как и договаривались. У Блуждающего в руках злополучная коробка, у Посредника — огромный черный сверток. Они поднимаются в молчании, пользуясь главным преимуществом ходячих — лестницей. Если бы на чердаке кто-то был, их маленькое приключение бы сорвалось на самом старте, но в этот раз им везёт. Единственным гостем чердака оказывается пузатая полосатая кошка.
— Беременная, наверное. Гляди как раздуло. — вполголоса замечает Посредник, бережно опуская сверток на пол.
Блюдце (краденое, судя по рисунку, прямиком из столовой) с молоком, стоящее под подоконником, вызывало у кошки больше интереса, чем внезапные гости. Она мигнула на них зелеными глазами и в мгновение исчезла за коробками, махнув распушенным хвостом.
Посредник с осторожностью развернул спиритическую доску из мусорного пакета и смахнул с нее пыль.
— Я ее давно нашел. — видящий закусил щеку, и вид у него стал какой-то виноватый и пристыженный. — В коробке с хламом, еще когда у нас была генеральная уборка, и на свалку тащили все, что плохо лежит. Видишь?...
Видящий перевернул доску и постучал ногтем по четырехзначной цифре.
— Это, наверное, год изготовления. Еще довоенная. Вряд ли ей много пользовались, даже лак почти цел.
Посредник покрутил треугольный указатель в пальцах и протянул его Блуждающему на ладони.
— Проблемы таких досок в том, что никогда не знаешь, кто ответит.
Было бы жутко, будь сейчас ночь, но за окном мягко сияло полуденное солнце, превращая зловещий ритуал в безобидную детскую игру. Посредник закусил фильтр сигареты и прищурился, наблюдая за состайником из-под спутанной челки, с неизменной кривой улыбкой.
— Мы пока еще можем уйти.
[nick]блуждающий[/nick][status]видящие ; нерв | огонёк ; ж | м[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/205-1568545741.png[/icon]
Траектория полёта прочитанного Посредником письма дробится на стоп-кадры: вот его по-девичьи истончившиеся руки складывают лист с убористым почерком в мятый конверт, а вот оно падает (фоном шкаф - тумбочка - спинка кровати) на ту часть писем, что ещё не вскрыта. Блуждающий едва успевает себя одёрнуть, чтобы не перехватить жёлтый бумажный лоскут и не определить его на м.е.с.т.о. Он делает это позже, отгоняя навязчивую мысль о лёгком сдвиге в сторону ОКР.
'можно спросить' играючи слетает с уст состайника. Его нарочитая 'потусторонность' словно попадает под увеличительное стекло и Блуждающий позволяет себе оценочный взгляд. По ряду причин, видящий воспринимает Посредника целостно со всей его декадентской атрибутикой: восковое, анемичное лицо будто режется о жесткость вороных прядей волос, из ночной темноты балахонистых одеяний можно выцепить взглядом то шрам, то даже на вид болючую рвань изгрызанных ногтей, то матовость чутких узловатых пальцев. К его аскетичному ломаному силуэту льнёт флёр таинственности, к сухим ладоням ластится чертовщина, а в выцветших голубых глазах вспыхивает бесовье и тут же гаснет. Посредник - скрытность, саньяса и преклонение перед глубоко-чёрным. Посредник - книги с перевернутой пиктограммой, залежи свечей, число зверя, высеченное на койке, всевидящее око на полях тетради. Блуждающий забывает замечать эту трансцендентность, важнее чай на двоих, удобное молчание и терпимость присутствия друг друга в замкнутом пространстве стайной. В пёстром калейдоскопе воспитанников Дома он одинаково невыразителен и вопиюще приметен - дело настроения. И, только сейчас, Блуджающий чуть ли не впервые понимает почему - 'можно спросить'... у духов? призраков? фантомов, чей стаж нахождения в сером Доме перевалил за сотню лет? Видящий пропускает слова состайника через призму Наружности: Посредник искренне верит в возможность общения с усопшими или пытается скормить веру другим? Где-то в солнечном сплетении зарождается холод и колючий комок злости: 'а можешь вызвать мне на ковёр Нерва? Как он там, резвится в райских кущах, пока я тут... я тут загибаюсь ополовиненный?' Блуждающий пытается отбросить остро царапающие мысли, прикрывает потемневший взгляд за дрожащими веками, сглатывает чувство вины, медным обручем сжимающее виски - 'Нерв бы так не подумал. никогда'.
Он отвлекает себя методичной расфасовкой писем и утрамбовкой их в жестяной короб. Есть вероятность, что представится случай дочитать переписку. Не факт, что не в одиночестве, судя по тому, как Посредник воротит от писем нос. Возможно, Посредник всего лишь играет роль посредника между Блуждающим и Домом - очередной каламбур серодомья.
Коридоры встречают редкими слоняющимися фигурами (большинство высыпало во двор - первые по-настоящему тёплые весенние денёчки). Из приоткрытой двери стайной меченых горланят под гитарный перегруз 'Красные горячие чили перцы'. 'Indeed it may seem that we have strange ways. But we do it with compassion and don't believe in age', - видящий фыркает, слова Кидиса будто вплетены в ДНК серодомовцев. Жители Расчёсок могли бы многое рассказать о 'странном образе жизни' калек из стоящего особняком Дома-урода.
Он осторожно ступает на деревянные ступени, ведущие к чердаку. Если не знать, где опустить ногу, то скрип будет на весь третий этаж. Блуждающий знает и наслаждается тишиной. Видящий ныряет в ветхую беззубую пасть чердака вслед за Посредником: сухо, пряно-пыльно, щербато-занозяще. Из маленького окна дует апрельским и солнечным - подсыхающие кончики волос неприятно колют пониже шеи.
- Да, она вообще плодовитая, в прошлом году шестерых котят принесла... - видящий дивится, откуда так подробно помнит мохнатую морду, когда весь 90-год прошёл в дурном тумане после потери брата, - Помпадур, что ли? - Блуждающий пожимает плечом, немного дёргано, немного безразлично, будто уже забыл предмет разговора. Он кладёт коробку на дощатый пол и присаживается тут же. Удивительно, что неудивительно. Обнаружить спиритическую доску в руках состайника. Без должного пиетета обхватывает указатель и замирает.
так не пойдет;
Блуждающий немало чудного видел в стенах школы и справедливо занимает место среди видящих. Он регулярно ошивается на Изнанке, в месте, которого не должно существовать. Так почему же, черти его раздери, не дать шанса случиться очередному невозможному?
- Вот уж нет, давай до конца, - в лаймовой зелени глаз плещется растерянность: хочется спросить что-нибудь рафинированное или словить подсказку суфлёра - Посредника:
- Пожар, который упоминается в письмах, случился в пятидесятые?
Треугольник указателя ложится на доску.
Вы здесь » HAY-SPRINGS: children of the corn » But There Are Other Worlds » корабль в бутылке
