[nick]отражение[/nick][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/20-1497278155.png[/icon]

— Ну и что же этот ваш Р.К.?

Глыба, здоровенный мужик лет тридцати пяти, задорно размахивал полицейским значком и безобразно скалился гнилушно-желтыми зубами. Серый Дом он не любил, как и все остальные обитатели Расчесок, но это нисколько не мешало ему с любопытством зыркать по сторонам. С бутерброда, который лениво пережевывал Глыба, на пол сыпались хлебные крошки. Рядом шумно сопел напарник.

Чавк, чавк, чавк.

По полу едва заметно тянуло сквозняком. Дохлый мерз и нерешительно топтался на одном месте, мечтая покончить со скучным допросом и оказаться в патрульной машине. Там, хотя бы, можно было включить обогрев. Хоть бы чаю предложили! Он бы не отказался бы от кипяточка... Дохлый с присвистом втянул воздух в прокуренные, проржавленные, убитые за годы службы легкие, пытаясь определить столовую по запаху, но пахло сыростью и камнем. Больше ничем.

— И как здесь живут д-д-детишки?

В том, как он говорил "детишки" было что-то мерзкое. Дохлый вынул носовой платок из кармана и громко высморкался, не обращая внимания на косой (и очень многообещающий) взгляд Глыбы. "Смотри-смотри, да зенки не высмотри", — думалось ему.

Дохлый не очень жаловал нового напарника. Прошлый хотя бы не зыркал вот так исподлобья.

— Я хотел сказать, может деток поспрашиваем?

— Угомонись, — старший полицейский оттер руки о штаны и перевел взгляд на Пастыря. — Так это, рано вы тревогу забили. Сколько там? Ага. Сутки, двое? Может он на рыбалку уехал или родственников навестить?

— Мы волнуемся, — кротко и очень спокойно отвечал Пастырь. — Прежде у нас никто не исчезал без предупреждения.

Исчезали-исчезали, да только директор в своем уме, чтобы не говорить об этом копам.

Может, он просто съебался из этого интерната? — предположил Глыба про себя.

... И чиркнул что-то карандашом в блокноте.

Мальчика поймали за шкирку, когда он ошивался у двери учительской.

— Эгеге, — сказал Глыба. — Ты чего тут уши греешь?

— Мерзнут, — отвечал мальчик, нисколько не краснея.

Ресницы у него были рыжие-рыжие, как тонкая медная проволока. Морща конопатый нос, мальчик пытался не дышать миазмами Наружности, которой насквозь пропиталась полицейская униформа. Пахло от Глыбы дождем и металлом, а еще почему-то вареной колбасой. Остро и неприятно.

Когда Глыба встряхнул его за плечи, у мальчика мотнулась голова, беспомощно, как у куклы-марионетки.

— Где Р.К. ваш знаешь? — спрашивал полицейский.

— Нет у нас никакого Р.К.!

— Как это? Ты разве не в курсе, шкет? Человек пропал из вашего интерната! Нам велено разобраться. Куда вы его дели, а?

Мальчик смотрел на Глыбу широко распахнутыми глазами, внутренне замирая от ужаса. Полицейский вдруг начал расти в размерах, он рос и рос, пока не достиг самого потолка, и в его руках мальчик казался себе ничтожной песчинкой, которую утянуло в водоворот торнадо.

Нет никакого Р.К.!

Мальчик пытался перекричать ветер. Смерч сдирал со стен куски штукатурки, смалывая их в пыль.

Он повторял про себя: это все сон, ужасный, кошмарный сон, ведь нет в Доме никакого Р.К., есть Пастырь, Флейтист, Майор, Кайзер, Физик. Откуда Р.К. взяться в их Доме, если до сих пор никто о нем никогда не слышал?

Сквозь завывание сквозняков он слышал тревожные гудки сирены. За уцелевшими окнами мигали яркие красно-синие огни.

КТО ТАКОЙ Р.К?

Буквы дрожали в воздухе. Кто-то сунул ему под нос оплывшую по краям фотографию — под провалом капюшона гнездились мухи, лицо как след от ожога, черное пятно текло по бумаге.

Дом сотряс удар такой сокрушительной силы, что мальчик вскрикнул, закрываясь руками от брызнувших осколков...

... И проснулся.

Форточка стучала на сквозняке. За ночь стекло треснуло.

***

Беспамятство подобно песне,

Которая течет, свободная от ритма и размера.

Беспамятство подобно птице, уверенно расправившей свои крылья

Широко и неподвижно —

Птице, что неутомимо держит курс по ветру.

Беспамятство — это дождь, льющий посреди ночи,
Или старая хижина в лесу... или ребенок.
Беспамятство — оно бело — бело, как сожженное молнией дерево,
Оно может превратить предсказание гадалки в пророчество
Или предать земле Богов.

На моей памяти столь много беспамятства.
(Харт Крейн.)

***

В столовой шептались, сталкивались локтями и много говорили. Шуруп гордился своей новой кличкой и постоянно смотрелся в маленькое карманное зеркало, пытаясь понять, много ли изменилось с тех пор, как ему подарили имя... Кличка звучала (шу-ру-шу-ру, попытайтесь проговорить вслух) приглушенным рокотом какого-то механизма... Как набирающий обороты пропеллер. Шуруп любил самолеты, хотя летал всего один раз, и вертолеты, на которых он не летал никогда. В детстве (сейчас ему двенадцать, и все, что было еще год назад он уверенно называл "порой молодости") у него была железная дорога, с которой он мог возиться часами.

Шуруп — это про него.

Шу-ру-шу-ру...

— Шуруй отсюда, — беззлобно ржал Заика, толкая его под колени.

Шуруп не обижался на дураков. Друг ему завидовал; его кличка была менее симпатичной.

В столовой он перехватил бутерброд с маслом. Сунул в карман, допил мерзкий-премерзкий компот и сбежал раньше всех, чтобы застать щенка у забора. В холле он наткнулся на Пастыря и двух незнакомых мужчин. Ему было неинтересно, но они говорили достаточно громко, — против воли Шуруп слушал их, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Вот сейчас они выйдут в двери, Пастырь проводит их до ворот и они больше не потревожат их никогда-никогда, а он сможет подлезть под сетку и поиграть с щенком, о котором кому-то рассказывала Леди...

— Так что же этот Р.К.?

Дверь в холле громко хлопнула, заставив Шурупа вздрогнуть. Мальчик медленно моргнул, пытаясь вспомнить, где же он мог слышать это имя?

Нет в Доме никакого Р.К. Только Физик, Майор, Кайзер, Пастырь...

Шуруп упрямо тряхнул головой и, выждав, просочился во двор, залитый тусклым утренним светом.

Только Пастырь, Кайзер, Флейтист... И Тролль, конечно.

С этими мыслями мальчик уверенно зашагал к сетке.

Отредактировано Satō Sui (2021-03-11 15:32:46)

[nick]змей[/nick][status]меченые[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/191-1540330197.png[/icon]

— С этим только папье-маше лепить.

Лицо Змея скривилось еще больше, когда их неебически полезный завтрак потянулся за ложкой полупрозрачной соплей. Не появлялся в столовке неделями — не стоило и начинать, но теперь его цель не растворялась сигаретным дымом перед носом, а преодоление пути требовало сил и, желательно, не сдохнуть на подходах. Так что приходилось жрать что-то кроме спирта во всем его находчивом домовском разнообразии. Пауки забились бы в экстазе, узнай, что он и таблетки снова пьет.

Тяжело вздохнув, Змей сунул ложку в рот — и звонко треснулся об нее зубами, дернувшись в сторону из-под компотной атаки Шута. Возмутиться он не успел, вытащенный вожаком ключ как будто подал напряжение в электрическую цепь ютящихся на одной скамье Меченых — несколько пар глаз схоже заискрились предвкушением и пониманием на уровне телепатии. Ни одного лишнего слова, а все действительно — будет. Громко, ярко и жгуче-пьяно. Тарелки опустели стремительно и как-то даже с торжественной целеустремленностью.

Коробка с кассетами, хоть и обитала под кроватью, не успевала покрываться пылью, в отличие от большинства вещей в их стайной. Ее вечно дергали туда-сюда, утаскивали незаезженное, вталкивали набившее оскомину, переворачивали и пересортировывали, выбирая следующую жертву на перезапись. Картонная крышка успела обтрепаться по краям и каждый раз оставляла на пальцах свою цветную пыльцу. Змей любил свою коллекцию, там хватало редких вещиц — хоть на что-то братец годился, — так что за каждой своей кассетой в чужих руках он смотрел с настороженной ревностью, но со стаей было проще делиться, чем ждать подспудно, когда же спиздят или переломают. В конце концов, он жил в одной комнате с Шутом, под настроение напоминавшим о «дедах» и «духах». Только никакие разбитые до кровавых ручьев костяшки не могли восстановить порванную пленку.

В компанию к коробке Змей подтащил к своей кровати старый двухкассетник, живой явно лишь коллективными молитвами — достать новый в Доме было непросто, а обрекать стайную на тишину — чревато. Палец заскользил по корешкам пластиковых футляров. Любимых «Щенков» пришлось пропустить сразу, такое мало кто смог бы оценить даже в алкогольном угаре. Немецкую «Электростанцию» Змей все же вытащил, подкрутил мизинцем сердечник, подбирая вылезшую пленку, и поставил перематываться. Может, включит под конец, когда всем уже будет все равно.

Кривая надпись с двумя ошибками в названии группы — эта да, эта точно подойдёт. На просвет видны были трещины в пластиковом корпусе, отломался кусочек угла — верный признак народной любви. Меченый скормил кассету жадно раскрытой пасти магнитофона, чья старческая челюсть закрылась только с третьего раза, и вдавил облезшую кнопку, устраиваясь на полу ухом вплотную к динамику. Громкое шипение разорвал гитарный риф и пульсирующие барабаны под ним. Змей хмыкнул сам себе, узнавая песню, качнул головой в ритм. Защёлкали кнопки, пленка зашуршала в обратную сторону, возвращая его к первым тактам — он с первой попытки умудрился попасть ровно на начало песни. Так и оставил. Теперь надо было найти достойное продолжение. Змей тряхнул рукой, сгоняя наползающие на ладонь пожёванные браслеты подальше за запястье, и потянул зажатую с краю кассету — один из десятков самиздатовских сборников.

Время превратилось в сдвоенные хлопки дверью и топот состайников, суетящихся между спальнями. Змею несколько раз наступили на ноги — он матерно отшипелся в ответ, но не сдвинулся ни на сантиметр. Зажав в зубах сигарету с угрожающе нарастающим пепельным столбом, он сосредоточенно перематывал карандашом пленку, пока магнитофон, гремя на полкомнаты, исправлял последствия его последнего промаха. Стопка кассет у него под боком прилично выросла, больше, чем целостность собственных ног, Змея волновало, как бы не снести ее локтем к хуям, нарушив выстроенный порядок. Этот порядок еще бы до зала донести — задачка похлеще уравнений Кайзера.

— Эй! — оклик отразился в пустом пространстве, оброс эхом, искажаясь. Змей напрягся, ему повезло добраться со своей ношей до лестницы без лишних вопросов, здесь-то откуда любопытные, в такой близости от Наружности? Меченый покосился через плечо и ухмыльнулся, моментально узнавая в полумраке ссутуленную фигуру с растрепанными волосами. Маг подошел к нему ближе. — Нужна помощь?

Магнитофон ощутимо оттягивал плечо, забитая тщательно уложенными кассетами коробка норовила выскочить из рук. Змей поколебался мгновение. Идти оставалось недалеко, но лестница освещалась откровенно хуево, и свободная рука ему бы не помешала. К тому же, Маг сам предложил, а раз он Магу доверил Дорогу, то и коробку с кассетами тоже, наверное, мог. Проигрыватель Меченый оставил себе — вряд ли Баст обрадуется, увидев стайную вещь в руках Смотрящего.

— Спасибо. Нам в спортзал, — предупреждая незаданный вопрос, отозвался Змей и, поправив ремень на плече, зашагал вниз. Рассохшаяся двойная дверь стояла слегка приоткрытая, выпуская в коридор тонкую полосу разноцветных огней. Меченый поддел ее ногой, распахивая, и шумно выдохнул, засмотревшись. Локальное полярное сияние гипнотизировало, в тишине уподобляясь умиротворяющему космическому танцу. Но стоит включить музыку... Змей спохватился и прошел в зал, приземлил магнитофон на край парты, совсем близко к Бастарду. — Заебато! Только у вас паленым воняет. Не замкнет?

Он обернулся на вход, где все еще мялся Смотрящий, и раздраженно махнул рукой, мол, заходи, че застрял.

— Маг вызвался помочь, — твердо произнес Змей в пространство, обшаривая взглядом темные углы зала. — А я там кассет отобрал. Колонки не нашли?

[nick]журавль[/nick][status]смотрящие[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/200-1545680766.jpg[/icon]

я мыслю, следовательно, я существую.

Треклятая надпись, много лет тому назад выцарапанная прямо на потолке то ли ножницами, то ли лезвием, то ли отросшим ногтем какого-то доморощенного философа, покинувшего серые стены и забытого, уже которую минуту — или, может, очередной час, ведь Журавль довольно давно перестал считать время, — калёным железом жгла и без того беспокойное сознание. Небрежные, угловатые ломанные линии пожелтели по краям и почернели ближе к середине, без очков альбинос едва ли мог рассмотреть размытые очертания букв, но он точно знал, что они где-то там, прямо над его бледным непривычно напряжённым лицом, притаились, нашёптывают сложенные из них слова, и этого было достаточно. «Ещё немного — и у меня поедет крыша», — безрадостно заключил Смотрящий, закрывая покрывшиеся сетью тонких красных сосудов слезящиеся глаза и сжимая переносицу тремя холодными пальцами. Он не мог вспомнить, удалось ли хоть немного поспать этой ночью, и даже не был уверен в том, что бодрствует сейчас. Может быть, он от заката до рассвета так и пролежал на спине, пристально, почти не моргая, пялясь в потолок. По крайней мере, так ему казалось сейчас. Причина внезапно напавшей бессонницы тоже оставалась загадкой: то ли виной всему дурная привычка раз за разом мусолить одну и ту же мысль, зачастую совершенно случайную и неизвестно как попавшую в голову, то ли странное тревожное чувство, накатывающее на Журавля при каждой попытке ускользнуть от изматывающей реальности в царство снов.

С усталым, тяжёлым вздохом тот, кто обычно раньше завтрака почти не подавал признаков жизни, отбросил одеяло в сторону и спрыгнул на пол, шлёпнув по нему босыми ступнями, а затем потянулся, разминая затёкшее тело и прислушиваясь к тихому похрустыванию суставов, на удивление быстро переоделся, без особых раздумий натянув на себя те белые вещи, что попались под руку. Испытывая необходимость срочно плеснуть в свой светлый лик ледяной водой, он наполовину на ощупь, наполовину по памяти двинулся к дверям, периодически стараясь разомкнуть вдруг начавшие слипаться тяжёлые веки, но не делая в этом особых успехов. Уже у самого выхода нога мастера оригами пнула что-то мягкое и, похоже, живое, потому как нечто почти сразу зашевелилось, заставив-таки белобрысого посмотреть на мир вокруг. Внизу, у порога, валялся Маг, которого Журавль, слабо радующийся тому, что именно он сегодня первым наткнулся на состайника, а не кто-нибудь более раздражительный, одарил долгим отчасти обеспокоенным, отчасти осуждающим взглядом. На слова оправдания не сумевшего выспаться альбиноса так и подмывало ответить какой-нибудь колкостью, но лёгкие и голосовые связки, похоже, решили отдохнуть отдельно от своего хозяина, а потому не выдали ничего, кроме сдавленного сухого кашля, который в последнее время становился всё более частым явлением, да и забитый одной-единственной фразой измученный мозг не выдал ничего толкового, так что Смотрящий решил ограничиться многозначным молчанием, пока разбуженный Маг собирал мысли в кучу. Выполнить чужую просьбу Журавль, несмотря на усталость, согласился довольно быстро, ведь особого труда это ему не составит, а помощь ближнему всегда заставляла чувствовать себя чуточку лучше. Пару раз кивнув и буркнув что-то не совсем внятное, смахивающее на «погоди минутку», бледный всё же продолжил свой путь.

Добравшись до умывальника, он включил кран на полную и попытался смыть хмурое выражение с лица. Холодная вода и впрямь помогла, немного разогнав кровь и подарив хоть какой-то намёк на бодрость. Умывшись, Журавль нехотя поднял взгляд на зеркало. Оттуда на него смотрел паренёк, краснота глаз которого выгодно подчёркивала синеву под глазами, с этими контрастирующими с почти бесцветной кожей яркими красками паренёк выглядел свежо, точно совсем недавно отбросивший коньки покойничек, по голове которого прошёлся ураган, один из тех, которые называют всякими женскими именами и вспоминают на протяжении нескольких лет. Журавль пару раз провёл рукой по растрёпанным мягким волосам, стараясь заставить их хоть как-то лежать, а не стоять дыбом, и вышел вон, больше не желая созерцать своё отражение.

Многолетнюю традицию он нарушать не стал: на завтраке так и не объявился. Голод его всё равно не мучил, зато скитание по знакомым коридорам, "случайное" подслушивание чужих разговоров, разбрасывание бумажных журавликов по подоконникам и рассматривание изрисованных да исписанных стен помогли вылетевшему из привычной колеи Смотрящему придти в себя, он даже снова стал более или менее похож на живого человека, пусть и слегка помятого бессонной ночью.

Атмосфера оживления и подготовки к чему-то от охотника на секреты не ускользнула, окончательно отогнав остатки сонливости. Совсем скоро он знал что, где, когда и почему, и теперь любопытство заодно с желанием отправиться туда, где под градус и громкую музыку может быть случайно обронена чья-нибудь тайна, боролось с негативным отношением к подобным шумным мероприятиям. Последней каплей стали издалека замеченные у лестницы Маг и Змей — любопытство победило, а альбинос уже приготовился сетовать на то, что оно же его и погубило. Продолжать борьбу с самим собой больше не было смысла, но мастер оригами ещё немного помялся у ступенек в нерешительности, пока мысль о том, что за непутёвым соседом по комнате кто-то должен присмотреть не погнала его следом за давно скрывшимися из виду переносчиками заслушанных кассет и видавшего виды магнитофона. Вообще-то приглядывать за Магом Журавля никто никогда не просил, но это совершенно не мешало Смотрящему время от времени чувствовать непонятно откуда берущуюся ответственность за ещё совсем зелёного, по меркам старожила, новичка.

Старая дверь спортивного зала жалобно скрипнула под осторожно прикоснувшейся к ней рукой, и светлая фигура быстро проникла внутрь. Оценивающий взгляд скользнул сначала по присутствующим, потом по самому помещению, испещрённому находящимися в непрерывном движении разноцветными точками. От предчувствия того, какая толпа здесь скоро соберётся, вдоль хребта пробежали неприятные мурашки, однако отступать было уже поздно. Быстрый кивок заменил приветствие, Журавль, спрятав руки в карманы, своим неторопливым бесшумным шагом приблизился к людям, и тут же почувствовал себя не слишком уютно, сосчитав количество Меченых на один квадратный метр. Переведя взгляд на дальнюю стену и сделав вид, что заворожен мерцанием сотен пёстрых огоньков, Смотрящий несколько секунд безуспешно пытался выдавить из себя какие-нибудь слова, но так и не издал ни звука, после чего снова закашлялся и стал, прикрыв рот ладонью, прикидывать свои шансы помереть в самый интересный момент и пропустить всё веселье.

«старый дом с пожелтевшим окном, в мелких трещинках-паутинках.
спрячу память в фотоальбом, к тем, кто с нами лишь там, на снимках.»

[nick]вирджиния[/nick][status]отбросы[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/140-1576271676.jpg[/icon]

Взгляд Сансары — маслянистый нефтяной мазок; зрачки-блюдца стекаются с радужкой в одно сплошное пятно, когда она улыбается. Улыбка у неё как у гремящей детской игрушки, внутрь которых для полноты звучания засыпают сухие горошины, а речь липнет вязкой кашей, язык — неподвижная змея, вставшая в глотке.

— Говорили, учитель пропал. Я пыталась проаскать, что за движ, но никто ничё не знает...

Её запах — стаявший на солнце шоколад, свалявшаяся шерсть и конопляные зёрна, прилипшие к нёбу. Вирджиния неопределённо качает головой, слегка поводит плечами.

— И зачем ты мне об этом рассказываешь?

(Вирджиния знает, что Сансара никогда не будет раскрывать рот просто так — её шестирукий Бог не даст расплескаться попусту, а речи в пространство — лишь для откровений под самопроизведённым пейотлем; благо, это не видели Видящие, их бы не хватило на такой талант)

— Может, не пойдёшь сегодня в спортивный зал? Мало ли, что там вылезет, да и там... эти, — слово "Меченые" — [возможно, вы имели в виду: анархия, беспредел, избыточное количество алкоголя, потенциальные проблемы с высшими инстанциями, сомнительная компания и не лучший, но того стоящий способ провести вечер] — провисает в воздухе неназванной, но самоочевидной истиной.

Вирджиния щурится вопросительно:

— С каких пор тебя так волнует то, куда и к кому я хожу?

[возможно, вы имели в виду: не в твоём стиле задавать такие вопросы, не твоё собачье дело, тебя это не касается]

— Дело, конечно, твоё, но... — узкая ладонь с траурным чернозёмом под нестриженными ногтями пропахивает дреды на макушке, чешет за ухом, вытягивает заначенную сигарету. Полноценный ответ так и остаётся неозвученным — шестирукий Бог не даёт скатиться в мишуру оправданий и морок сомнительных аргументов.

— Не забудь проветрить комнату, — хмыкает Вирджиния, перехватывая сползающую с плеча лямку рюкзака.

***

На самом деле Вирджиния сама не была до конца уверена в том, что хочет на эту вечеринку. Ей больше были по душе общедомовские дискотеки, на которых дискошар смазывал серебристыми огнями разницу между полом и потолком, а под музыку можно было раствориться во Вселенной; отрешённый дзен в толпе толчущихся, зачастую нетрезвых весёлых тел, курящих, смеющихся, ругающихся матом, забивших актовый зал так, что за каждый лишний вздох скоро начнут взымать плату. Симулятор Наружных дискотек, занесённый в серые стены, кажется, ещё Старшими, насмешка над установленными самостоятельно порядками, подобие когнитивного диссонанса. В такие вечера грань между ними и Расчесочниками казалась особенно тонкой, перетёртой до того и гляди норовящей порваться нити; но только до тех пор, пока не постараешься вглядеться повнимательнее.

Наложившиеся друг на друга обстоятельства включали в себя: пропавшего преподавателя, чтоб ему провалиться, отменённые уроки, ряд истеричных особенно активных родителей, попытавшихся прорваться к своим чадам вне заранее уговоренных дат, ключи от спортзала, умыкнутые кем-то из Меченых (если бы можно было делать ставки на то, кто именно до этого додумался,  она бы не задумываясь выбрала Шута — кому ещё такое придёт в голову? впрочем, у них в стае и других психов хватало), колонки и пробивающий допустимый порог градус ёбнутости потенциальных присутствующих на этом празднике жизни. На немой вопрос соседок Вирджиния терпеливо повторяла о том, что дискотек будет ещё не одна и не две, а шанс увидеть такое шоу выпадает только при особо сложении звёздных тел.

— Кто там сегодня в тельце, мм, Сансара? Или какой-нибудь редкий парад планет?

Вирджиния закидывает на язык острый осколок клубничного леденца; тот пролежал на дне рюкзака так долго, что Наружный запах почти смылся, а на вкус как подслащенная чем-то, если верить надписи на упаковке, без добавления сахара детская таблетка. Минутно морщась, она перегрызает конфету, раскалывая её до хрусткой приторно-лакричной пыли, липнущей к зубам. Окидывает присутствующих в помещении скептическим взглядом из-под ресниц. Почти сразу отводит глаза от Журавля, — слишком уж слепит своей неестественной бледностью — изгибает бровь, столкнувшись с дружеским тандемом Змея и Мага — последнего на ходу хлопает по плечу в качестве невербального приветствия: "Ну как там жизнь, крестничек? Всё подметаешь собой стайные полы? Неплохо, друг, неплохо". Скинутый с плеча рюкзак падает на пол, громыхнув железными коробками внутри (нычками карамельных обёрток и вдавленных шрамов-смайликов на круглых таблетках — доказательство небесполезности единственной девушки, подтянувшейся до сего момента; и что-то ей подсказывало, что и до конца вечера тоже). Вирджиния коротко отмахивает ладонью в сторону ковыряющегося у магнитофона Змея — закурить не будет?

Разглядывая дикую туземскую пляску цветастых фонариков сквозь кисею табачного дыма, она думает о том, что Меченый курит какую-то дрянь.

Видит бог, тот учитель решил потеряться с горизонта очень вовремя.

[nick]змей[/nick][status]меченые[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/191-1540330197.png[/icon]
За лето — долгая полоса могильных дней, скрашиваемая визитами Мага, их побегами в опустевшую стайную, спонтанными ночевками на прогретом, душно пахнущем сосновыми досками чердаке, — Змей успел слегка отвыкнуть от вечных подколок Шута. Шпилька, даже кривая и лишенная обычной остроты, но не без второго дна, все равно задела сознание, подняв клокочущую волну раздражения, хотя к концу мая Змей научился мастерски топить в яде похуизма все доебки состайника — помогло брошенное Магом вскользь наблюдение о слепом вершителе. Многое объяснило. Но сейчас Шута не волновала его реакция, поданное в цепь избыточное напряжение, похоже, заметил только стоящий совсем близко Маг. Быстрый "Оно того не стоит" взгляд — и Змей уже переключился на издевательски подмигивающую сигнализацию, оценивая высоту. Выдохнуть сигаретный дым в другую сторону он даже не подумал.

— Парты и стула хватит, — уверенно решил он в конце концов. — Больше все равно не нагромоздим.

В Доме, где половине обитателей были противопоказаны телодвижения сложнее ходьбы до столовой и классов, спортзал давно был частично переделан под склад. К дальней стенке жались перевернутые изуродованные столы и стулья-инвалиды — трехногую и безхребетную мебель жалели, как и их всех, и берегли неизвестно зачем. Хотя Змей оказался не единственным, положившим глаз на ненужный хлам, — к залежам целеустремленно направился Блуждающий, и меченый, предугадывая скрежещущий по ушам грохот перетаскиваемых столов, потянулся за кассетами. Короткая отмашка Вирджинии слилась с эпилептическим припадком у гирлянды, превратилась в череду бессмысленных для постороннего стоп-кадров — Змей, фыркнув, полез в карман. Приятельство с Летунами имело только один ощутимый минус: их нельзя было отшить лживо-печальным "Извини, последняя", они прекрасно знали, что, кому и когда принесли. И если не хотелось остаться без подарков из Наружности, следовало делиться.

Старенький магнитофон, даже выкрученный на полную громкость, все равно не смог перекрыть шум передвигаемой столов. Блуждающий предсказуемо оказался не одинок: народ подтягивался с коробками, банками и склянками, в неверном мигании электрических созвездий сложно было узнать наверняка, но Змей точно видел Гиппократа с Арлекином, расставляющих то, что они полчаса назад воодушевленно намешивали в стайной. Импровизированная барная стойка вытягивалась вдоль стены, мутируя в нечто среднее между ярмарочными рядами и шведским столом. Змей тронул Мага за плечо, отвлекая от тихой беседы с Вирджинией, и качнул головой в сторону мебельных развалов — надо разобраться с сигнализацией до того, как зал превратится в банку с кильками-домовцами.

— Блять, целых вообще не осталось? — ворчал меченый, в последний момент удерживая еще одну колченогую парту. Он успел вспотеть, измазаться в пыли и несколько раз прочихаться, недовольно прикидывая, когда ждать приступа. Они откопали уже пяток относительно устойчивых стульев, которые почти сразу растащили по залу, а вот со столами никак не перло. Змей собирался плюнуть и забрать парту из-под жопы вожака, но тут Маг, видать, вспомнил нужное заклинание — с его стороны раздался довольный возглас. Находкой оказался старый письменный стол, и с первого взгляда понятно — тяжелый как пиздец, зато стоять будет твердо. Змей скривился.

— Твоя инициатива — это вечно жопа какая-то. Ладно. Потащили. Кто ж еще...

Пока доперлись до центра, ежеминутно останавливаясь из-за суетящегося по залу народа, меченый закапал ядом весь пол и проклял все подряд, включая свои гениальные идеи. Маг был послан нахуй за стулом, а Змей, растирая перенапряженные руки, добрался до ломящихся от разнообразия столов с бухлом и снедью — кто-то притащил целый таз хлеба, явно из столовой, и теперь деловитые девчонки сооружали бутерброды на закуску. Меченый схватил первые же два стакана, что попались на глаза, и махом вылакал свой. Пахло ягодами, горло продрало неразбавленным спиртом, аж глаза заслезились — охуенно. Второй стакан врезался в чумазую ладонь Мага, только ногти стукнули по толстому стеклу. Смотрящий успел уже взгромоздить стул на широкую столешницу — конструкция действительно получилась устойчивая, Змей еще раз потряс для верности и остался доволен.

— Ну, давай, эквилибрист, хуле, — он ухмыльнулся Магу, подставляя плечо для опоры, и схватился за стул. Подошва потрепанных тяжелой жизнью кед оказалась ровно на уровне его глаз. Змей запрокинул голову, всматриваясь в копошения смотрящего там, под потолком. — Достаешь? Бля, фонарик не догадались взять.

Маг что-то буркнул, неразличимое за музыкой и нарастающим гулом болтовни, но дело явно шло — очень быстро в Змея полетела пластмассовая крышка, потом дождем просыпалась штукатурка. Меченый стряхнул с лица пахнущее мелом крошево и неожиданно понял, что залип на чужих кедах — они вставали на носок, замирали, чуть подрагивая, и опускались полностью. Настоечка ощутимо давала по мозгам.

— А че у вас тут за цирковые представления? Мальчик на стуле вместо девочки на шаре? — глумливый голос Арлекина прямо над ухом вывел Змея из внезапного транса.

— Хер тебе. Пожарку отключаем, — фыркая, пояснил он, переводя взгляд на колдующие под потолком руки.

— Ну бля, а я надеялся, — Арлекин изобразил крайнюю степень огорчения, заржал и полез по карманам. — Хочешь, фокус покажу?

Змей повернулся к нему, устало-заинтересованный — у состайника в арсенале был всего один трюк, но доставал он всегда разное, это и интриговало. В этот раз из-за змеиного уха он вытащил зажатую в двух пальцах узнаваемую таблетку ЛСД. Змей заметно оживился, но Арлекин наигранно-издеваясь щелкнул его по носу, подул на ладонь и показал абсолютно пустые руки. Фокус был в том, что таблетка очутилась в стакане Мага, но, как и подобает настоящему фокусу, он остался совершенно незамеченным.

— Ладно, смотри за своей гимнасткой, а то наебнется, — гоготнул Арлекин и поплелся, слегка пританцовывая, к другой компании. Змей помахал ему средним пальцем и снова вцепился в стул — Маг и в самом деле как-то угрожающе покачнулся, громко выматерился и спрыгнул на стол, держа в руках какую-то деталь. Сигнализация чернела на светлом потолке и топорщилась проводами в разные стороны.

— Ну, теперь она не моргает, — пожав плечами, заметил меченый, протягивая Магу стакан. — Стул, короче, уберем, а эта херовина пусть стоит, колонки и магнитофон сюда поставим, будет как диджейский пульт!

Глаза у Змея горели алкоголем и предвкушением.

[nick]блуждающий[/nick][status]видящие ; нерв | огонёк ; ж | м[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/205-1568545741.png[/icon]
Цветные кругляши, кислотные марки, растафарианские настроения в пространстве, битком набитом подростками, — звучит, как рецепт катастрофы. Сивушный дух уже оседает на лёгких пассивных курильщиков и закручивается дымными вихрями в лучах светомузыки. Вот Блуждающий опускает глаза на дно термоса, где едва плещется "чай", который они на пару бадяжили с Посредником (бутылки с хитрым содержимым прилично опустели к неудовольствию последнего). И вот Блуждающий поднимает глаза — начало вечеринки делает кульбит и взлетает вверх по экспоненте по уровню градусов, децибелов, безрассудности с терпкой ноткой отчаяния. Басов так много, что Блуждающий слышит, как они отдаются у него в диафрагме, ушах, и, что менее предпочтительно, в височных долях. Стробоскопические вспышки выкусывают куски человечины: электронные биты прокручивают вершителе-мечено-богемо-видяще-смотрящие туши в единый фарш. Сетчатка глаза выхватывает то ухо, то подбородок, где-то культю руки или металический блеск спиц от мустангов колясников.

Видящий облизывает губу губой — привкус тревоги и дежавю. Что-то подсказывает, что оскотиниться этим томным вечером можно от любой случайной понюшки. На перифирии сознания маячит образ Пастыря и в солнечном сплетении неприятно пульсирует чувство вины. Он мысленно клеит себе на лоб стикеры с обличающими ярлыками: "зануда", "ханжа", "нытик", но в многоголосье самоуничижения солирует понятие "должен"... Блуждающий — бесконечный должник директора школы-интренат. Должник грандиозной, на его скромный взгляд, личности Пастыря. Он бы кровью подписался, заложил душу, тогда, холодным мартом 90-го года. Когда крепко уцепился за запястье мужчины своими девчачьими, перепачканными кровью брата, пальцами...

"умерла Огонёк, понимаете?". и Пастырь понял. поверил. увидел суть.

В Доме — беда. Взрослые, матёрые волки ищут своего пропавшего состайника, а оставшиеся без надзора овцы ходят по краю пропасти. Кто-то из богемных баранов расстаётся с содержимым столовского ужина и упаковывает его в сине-белый мусорный пакет "Феникс":

"уже?" — мысль мелькает и гаснет.

Он замечает бумажный стаканчик, когда его суют едва не под нос. Небольшая очередь выстраивается напротив "Лавочки видящих" — грибные настои находят своих поклонников. Рядом вертится стая — пахнет травяными чаями, ягодами и псилоцибиновыми узорами.
Этанолсодержащий, бумажно-стеклянный инвентарь выхватывает эффект домино. Руки видящего ловят одну-вторую-седьмую склянку, но всё равно не поспевают — тёмная лужа разливается по парте, стекает за край, впитывается липким в случайные брюки. Мага трясёт то ли от тремора, то ли от звуковой вибрации. Вероятно, поэтому он трясёт стол и попавших под раздачу серодомовцев. "Что ты творишь?", — Блуждающий шарит глазами по лицу мальчика_с_кладбища и ненароком проваливается в зрачки, разлившиеся до радужки. Протягивает стакан воды, но:

— профиль — спина — бег по пересечённой местности — doom-doom-doom — фосфорно-белый луч подсвечивает дрейфующую между тел фигуру Мага —  секудный интервал темноты топит его в гуще прихлопы-пританцовы-припрыги-(вающих) воспитанников — не видно — видно — снова теряется в огнях светящих, как созвездия магистралей —

Блуждающий оставляет бар на Хризу и несёт своё смутное беспокойство в массы. Ему просто хочется выгулять это гнетущее настроение и плеснуть кому-нибудь в лицо стакан воды, который приходится накрывать ладонью. Видящий работает локтями и взрезает плотный заслон из потно-кожной органики.

Маг сидит в луже сомнительно происхождения. Холст. Масло.

кровь, говорит.
ничего нет, отвечают.

Её нет. Но она есть. Тянет сквозняком. Можжевеловый, хвойный дух оседает на обонятельных рецепторах. Блуждающий узнаёт этот шлейф Нави, хочет обмануться, разбирает на составляющие и... снова узнаёт. Пахнет, как в не здесь. Пахнет, как Лес. Ведь и тогда, на кладбище, Блуждающий почуял в смотрящем изнаночную прорезь. Пока видящий пытается  сдержать дико закручивающиеся эмоции, паника затягивает щупальцем спрута глотку. Блуждающий, как в рапиде, наблюдает ползущего где-то на уровне чужих ног Мага, будто это он пресмыкающееся, а не его меченый друг. Равнодушные подошвы расступаются или оступаются, смотрящий отползает ровно настолько, чтобы ухватиться за спасительную длань Змея.
Пазухи носа освобождаются от терпкости, от невыносимости. Блуждающий делает шаг. Назад.

[nick]змей[/nick][status]меченые[/status][icon]https://forumavatars.ru/img/avatars/0016/ce/0e/191-1540330197.png[/icon]
Выпуклый треугольник — под указательным, вдавленные две параллели отпечатываются на среднем. Песни цепляются одна за другой, затихающий визг гитары подхватывается берущим разгон синтезатором. Змей дышит сугубо в такт песням и жонглирует кассетами с ловкостью Гудини. Старт — пауза — вытащить — зарядить новую — захлопнуть крышку — отложить в сторону — пауза — старт. Он даже забывает про алкоголь, заботливо принесенный кем-то стакан только мешается под локтем. Вблизи колонки безжалостно дребезжат, басы отдаются в животе и вибрируют до состояния легкой тошноты, и под рассеивающийся дурман ягодной настойки с цветомузыкой в доле Змей погружается в состояние невообразимо-благодушного, человеколюбивого транса. В неверных всполохах света не разглядеть окружающих лиц, стол с магнитофоном и колонками уподобляется острову в пучине безликих тел, о края которого изредка разбиваются, матерясь, сумрачные фигуры, и хлопают его по плечами, и орут в уши названия песен (в лучшем случае, а то и "брат, ну поставь ту, ну которая, ну ты знаешь"). Пальцы скользят по пластиковым корешкам, тщательно оберегаемый порядок мутирует в жуткий хаос, но Змей бессовестно упивается этим ощущением. Еще немного — он сблеванет радостью. Он поворачивает свое светящееся еблище, чтобы сообщить об этом Магу, и никого не обнаруживает за своим плечом.

Отсутствие смотрящего в пределах его досягаемости неожиданно растекается тем же ядовитым раздражением, что и его незатыкаемая вездесущесть ранее. Змея резко выдергивает из Нирваны и сечет по спине беспокойством. Спортзал сейчас — минное поле из невесть как сделанного бухла, хуй знает где взятых веществ и агрессивных подростков в ассортименте, не с грацией Мага здесь шататься в одиночестве. Полотно кассетной пленки приходится судорожно перекраивать, меченый торопливо засовывает в хрипящую магнитофонную глотку один из самых заезженных сборников и под мятущийся синти-поп отлавливает кого-то из богемных — первый под руку попался.

— Последишь, чтоб никто не подходил, понял? — сам ли Змей такой пугающий, или несмываемая стайная принадлежность делает свое дело, но пацан испуганно сжимается и часто-часто кивает. Идея откровенное дерьмище, Змей, уже делая шаг в сторону, понимает, что толку от такого охранника где-то минус бесконечность, но ему сейчас совсем не до того. Даже сквозь настойчиво бьющую по мозгам синтетическую просьбу "не подведи меня" он чувствует, как напряжение зреет и концентрируется в одной точке зала. Здесь не танцуют, если не считать за танцы извивающиеся попытки разглядеть что-то за чужими затылками и спинами. Змей пускает локти в бой, упрямо прокладывая себе путь к источнику внимания, и очень быстро попадает из общего круга в зону отчуждения.

Здесь срывающийся в истерику голос не затмевает даже монотонность Гаана. Змей узнает его раньше, чем впитывает расширенными зрачками распластанную на полу фигуру. Берцами он заступает в пресловутую лужу — еле ощутимо воняет прелой хвоей, кто-то запорол самопальный джин — и хватает Мага за плечо. Влажная майка неприятно скользит под пальцами.

— Это не кровь. Маг, ничего нет — "страшного", хочет добавить Змей, но вырывающийся друг умудряется заехать ему в живот, затыкая на середине. Научился, блять, у лучших. Меченый ругается на выдохе и не сводит настороженного, напуганного взгляда. Мага кроет, как ни от одного из их экспериментов не крыло, и Змей в душе не ебет, что ему с этим делать. Увести отсюда, да, охуенная идея, только Змей не муравей, чтобы больше своего веса на горбу таскать.

Маг вдруг вскидывается, и меченый от неожиданности вцепляется в его предплечья, удерживая на месте. Ему отвечают тем же, до боли, до полумесяцев от обкусанных ногтей вжимая пальцы. Змей только шипит негромко.

— Никуда ты не сдохнешь, — ему удается уловить момент между так похоже звучащим кашлем и судорожным вдохом, чтобы поставить Мага на ноги и с усилием сраного астронавта потащить к выходу по чьим-то влажным следам. — Дыши, блять, и лапами шевели.

Прежнее ощущение иисусоподобной любви и пьянящая радость со свистом растворяются в душащем беспокойстве и злости на смотрящего. Таблетки Ключа его порой по полночи не брали, а тут вон как быстро справился. Змею хочется проораться как следует, выплюнуть словами колючее волнение за другого, от чего он давно отвык. Сейчас только это бесполезно — смотрящий висит на нем кулем, и по невнятному побулькиванию Змей подозревает, что все совсем пиздец.

До ближайшей стены каких-то полтора метра, но цветной калейдоскоп растягивает их, словно прицепившуюся к подошве жвачку. Змею от напряжения вместо музыки чудится вой ветра, а в духоте — разогретый асфальт и полынный дух, такой терпкий, что в горле перестает першить. Он дергает головой, выцепляя взглядом девичью фигуру поблизости — цветомузыка вырисовывает ярко-алым ее изможденное лицо, синяки под глазами и кровавую рану очерченного помадой рта, — и списывает запахи на чужие духи. В таких вещах домовские девы часто не знают полумер. На Мага это действует катастрофически: его резко сгибает пополам, и то, что он успел выпить, брызгами поражает всех вокруг.

В сорвавшемся змеином "Блять", на удивление, есть только океан смирения и ни намека на угрозу убийства.