. Я начал смекать, что возраст — это кое-что!
13 ноября 1953 года, 37 лет
Душу надо содержать в опрятности.
паразиты стремятся к ослабленному, надломанному, ищут отверстую рану, разорванную душу, сохнущее древо с гниющими корневищами. стремятся к падали, к болезни, к отчаянию, отлаженными механизмами обнаруживают, где слабее, мягче, тоньше, куда уязвить, вгрызться, отложить яйца, размножиться, пока не станет имя им легион, пока паразитирующая диаспора не высосет источник своей жизни до дна.
гниёт дерево, чей ствол изъеден древесными насекомыми, чернеет и размякает яблоко, проеденное изнутри червями, гниёт человек, в раненой душе которого нашлась питательная среда для пороков, ползают по мутным блёклым глазам жирные зелёные мухи, потирая лапки, откладывая яйца в смердящую осклизлость дёсен.
носитель своей скорой кончины может выглядеть удобоваримо, отлаженно, зелено, улыбчиво, не вызывая подозрений.
носитель кренится, иссыхает и разъедается понемногу, неся смерть одновременно себе и паразитам.
паразиты без оглядки набрасываются и жрут-жрут-жрут, плодятся, разбухают, множатся, расползаясь по стволу, по душе, по миру, возводят города, копошатся древесными осами под еловыми лапами, прокусывают толстую шкуру, запуская тонкие хоботки в кровавое мяско, неся смерть носителю и себе.
________________________________________
бен-дик-энди-бонни-святоша-малыш дикки б е н е д и к т перешёл на новый виток спирального рекурсивного развития — беги очень быстро, чтобы остаться на месте — слил в себе и носителя, и паразита, сохраняя тем самым комичный баланс, когда после вливания в глотку сомнительного пойла до два доллара за литр и закусывания масляной рыбой во фритюре, он ложится спать на правом боку, потому что на левом не полезно для сердца, на животе — вредно для позвоночника, а на спине у него язык в глотку заваливается.
________________________________________
малыш дикки стал беном в четырнадцать лет, когда за лето вырос из всей одежды, голос сломался, а в горло потекли улиточные слизни, превращая его речь в паточную смолу — он познакомился с шоном в школе, его волосы напоминали бену оперение солнечной аратинги. неловкость подростковых тел сглаживалась пылкой словесностью “через года, на всю жизнь, клянёшься? клянусь!”.
вспыльчивый, лёгкий на подъём и привычный мыслить масштабными категориями, едва коррелирующими с приземлённой реальностью, после школы бен подался в армию соединённых штатов америки, стремясь попасть во вьетнам.
бен превратился в рядового белошевича.
[что за фамилия, у тебя родители сербы?
понятия не имею, кто они, в приюте сказали, что фамилию дали по белому родимому пятну на шее / да-да, сербы. с вооот такими носярами, срби су небески народ, чуваки.]
среди сослуживцев — энди. шальные глаза и крупный кадык на длинной шее.
операция нгуэн хюе тысяча девятьсот семьдесят второго запомнилась бомбардировками и минированием американскими военными гавани хайфона. весь девятнадцатый взвод был представлен поголовьем зеленокрылых сосунков, самому старшему из которые едва стукнуло двадцать два.
первым человеком, которого убил энди, был худенький большеглазый мальчик.
лет восемь на вид, хотя могло быть и больше, дети в этой местности плохо питались. он выбежал из зарослей навстречу грузовику с солдатами, сжимая гранату в грязной ладошке.
позднее бенедикт предпочитал думать, что грохот его винтовки стал результатом рациональной обработки мозгом входящих сигналов: если пацан добежит до грузовика, то подорвётся весь взвод, придётся его застрелить.
на самом деле он выстрелил, потому что испугался, потому что вспышкой разорвалось в голове осознание, что он не хочет встречать семнадцатилетие разорванным на лоскуты и перемешанным с обрывками и обрубками других тел. свинцовый запаянный гроб, части тел на развес.
год назад никсон наметил траекторию выхода штатов из военного конфликта. жаль, что опьянённые патриотизмом и рассказами ветеранов молокососы не учитывали, что им придётся убивать детей, прокладывая стране этот самый путь к выходу.
от страха спасал зверский выброс адреналина в кровь. плюгавые шкеты, едва перевалившие через возраст согласия, рвались на зачистки джунглей, потому что только тогда они не боялись, только тогда на смену постоянному звенящему ужасу приходила слепая ярость.
сложно не разозлиться, когда ты видишь головы американцев, насаженные на плохо заточенные палки, когда спотыкаешься о гниющие обрубки тел, когда на твоих глазах боевому товарищу отрывает конечности, а ты сам не слышишь, как орёшь, потому что вместо звука в голове одна пустота взрывной волны.
смерть всему голова.
________________________________________
вернувшись в штаты в семьдесят четвёртом бенедикт никак не мог найти себе работу. вихрастое членистоногое со смертью в глазах и паршивеньким школьным аттестатом оказался не самой полезной единицей для социума. его пугали резкие звуки, а людей закономерно пугал человек, который от хлопка тостера менялся в лице и падал на пол с воплем “берегись!”.
шон не был ему рад по возвращению. шон поблёк, выстирался едким стиральным порошком, обзавёлся женой и ребёнком.
его бен остался там, за туманом нескольких лет, в школьном туалете, где они наспех курили в окно, выхватывая цигарку друг у друга зубами. вернувшегося энди он совсем не знал, и не хотел знать.
[лучше, если нас не увидят вместе, ты понимаешь, многое изменилось, мой отец многое мне объяснил…]
бен вернулся в армию, подчиняясь привычной муштре и ползая мордой в грязи под зычными окриками офицеров. демобилизован вследствие травмы, какая жалость, такие надежды подавал.
в опустевшую глазницу улеглась стеклянная сферка с прорисованной бледной радужкой.
________________________________________
принято оплакивать людей, потерявших душу, и прописывать амилтриптилин тем, кто потерял свой дух. об этом нечасто задумываются те, чей дух уютно мостится в грудной клетке. бенедикт не думал об этом до момента, пока шона не спрятали от него под крышку гроба и не присыпали сверху несколькими метрами земли.
в тот день его дух ещё был с ним. солнце издевательски лучилось теплом, хотя беню всё равно потрясывал озноб, а в голове звенело похмелье, подступая кислой тошнотой в горлу.
он не простился с шоном.
не хотел портить воспоминаний о друге, брате и сыне перед опухшими от слёз глазами сторонящихся бенедикта людей.
перед женщиной с тонкими хищными руками и лакированной сумочкой в когтистых лапках.
перед людьми, которые могли видеть шона несколько раз за жизнь, но гордо считали себя близкими ему, отталкиваясь от того, что у них одна кровь. подумаешь, раведённая в пропорции с водой и правилами приличия один к семи.
перед скучающими детьми, не понимающими, зачем их привезли в этот ясный день на душное поле, лишённое тени и не позволяющее смеяться.
[серьёзно. это из-за них я не поцеловал тебя в последний раз?]
когда гроб опустили в землю, бенедикт ушел, на его месте осталась горстка раздавленных сигаретных окурков. в тот день дух ещё распирал сердце изнутри, раздирал сердечную сумку и выдавливал клеть рёбер. шипел и дымился от бурбона из дешёвой бутылки, вместо души — слёзы камлания, переливающиеся через рот.
а на утро бенедикт проснулся пустым. духа с ним больше не было, его место заняла туповатая квёлая пустота.
работы в городе ему по-прежнему не было. отказавшись платить в баре, бен затеял свалочную драку, которая кончилась раздолбанным кассовым аппаратом, по которому беня лупил стулом, иском владельца и сроком на четыре года. смягчили приговор с учётом смягчающих обстоятельств — его служба не вызывала нареканий [выполнял приказы и не вступал в перепалки с офицерами. его рот был прочно сведён едкой оскоминой мирабели, с которой лопались на зубах все сомнения в целесообразности операций], это первый случай нарушения общественного порядка [первый случай, когда ему хватило глупости попасться], характеристики его друзей и сослуживцев обличают в нём хорошего парня, который просто оступился [бесценно мнение таких же тупоголовых убийц, негласная договорённость — прикрывать друг друга, потому что каждый знает о другом то, что первый предпочёл бы навсегда забыть], и прочее, и прочее.
в тюрьме было легко. его звали номер-пятнадцать-семнадцать, там не было тостеров и петард. дребезжание утренней побудки была на два тона ласковее и на двадцать мегагерц нежнее надсадного вопля сирены грузовиков. выходил он с привкусом ленивой грусти по оставшемуся за решёткой комфорту.
и помнить шона он больше не хотел — всё глубже на дно стакана уплывала рыжая камедь жёстких волос, зажатых между пальцев.
те, кого бен знал со вьетнама, жили на инвалидности — птср, эректильная дисфункия, поражение мозга, диабет, протезированные конечности. их бен тоже не хотел больше помнить, добавляя в стакан ещё сто грамм.
грязные угловатые детей со звериной жестокостью в глазах, запах горелого мяса, безжалостный рассвет, приходящий на смену сырому напряжению ночи, попранные идеалы и рухнувшие убеждения, изувеченные тела и контуженный звон в ушах — всего этого бен помнить тоже больше не мог.
стакан переливался через край, бен отхлёбывал, вытирая локтем бурбонное пятно на столешнице.
нельзя научить человека убивать, а после демобилизации ждать, что он примерным котиком ассимилируется в грохочущем городе, потому что на каждый громкий звук ночью он будет атаковать, доводя себя до паранойи.
на одном месте оставаться нельзя.
бывшему зеку, грязному гомику, нельзя навещать людей из прошлого, которые были ему дороги, если общество считает иначе.
и уж тем более ему нельзя приходить в дом, где живёт последнее напоминание о шоне. он видел мальчишку совсем мелким, хотел поговорить с тобиасом, тот не открыл ему дверь. из раза в раз бен всё больше напоминал себе барана, таранящего лбом камень, потому что рога ему отпилили — нельзя было действовать агрессивно, чтобы не испортить жизнь пацану. тобиас и так был тем ещё хреном. когда он врезал бенедикту по морде, тот перестал появляться. нельзя оставить пацана сиротой второй раз.
вернувшимся из вьетнама нельзя кричать, им нельзя выражать свою ненависть, потому что сложно остановиться на крике и загнать звериный запах крови поглубже под зерцала зрачков, в руки само по себе тянется что-то тяжелое. бен ушёл.
юношеская психика пластична, год-два в сердце конфликта — не повод строить из себя умудрённого летами вояку. ну что ты раскис, тебе надо просто взять себя в руки и перестать кричать по ночам, сколько лет-то уже прошло, ты что, всё тот же сопляк? тебе скоро будет под тридцать, уёбок.
________________________________________
на место бенедикта белошевича пришёл пёстрый ворох имён, стянутый воедино бюрократической лентой фальшивых документов и наспех придуманных историй.
да-да, коммивояжер, не желаете приобрести пылесос? давайте продемонстрирую, вычищает даже в труднодоступных углах.
да-да, уборщик в аптеке, не желаете посмотреть товар? отличный продукт, поберегите дёсны.
да-да, за минет — двадцатка.
да-да, моё имя бенедикт эллис, могу всё, что не могу — научусь, буду рад работать в вашей компании.
да-да, ты задолжал не тому человеку, он расстроился и попросил меня расстроить тебя, прикрой рот — язычок откусишь, непременно откусишь, когда кожу пропорет лучевая кость.
да-да, могу копать, могу не копать и ослепительно улыбаться.
________________________________________
в середине восьмидесятых он направился в юго-восточную азию. по работе, ничего такого, одна нога здесь, другая уже дома, товар в карманцах и никаких вопросов.
лицо дало брешь, из-под коросты масок донёсся стон. бенедикт не считал, что ему нужна реабилитация, но глядя на засаженное маковым цветом поле, которое десять лет назад было бурым от крови, он рыдал, захлёбываясь тишиной, пока грудная клетка не начала болеть.
вернувшись, он радостно помахал ладошкой в пустоту своему прошлому, купил поддержанный трейлер, хрипло скрипящий на поворотах, и уехал подальше от остопиздевшей калифорнии, которая сначала вскормила его ребёнком, а потом брезгливо отвернулась от получившегося выродка.
он ехал через страну, приглядываясь к провинциальным городкам, пограничья больших городов отторгали его ещё при приближении — в отлаженных муравейниках он больше не хотел жить.
жёлтое море кукурузных полей и багряных крыш хей-спрингса поглотило бенедикта как кисель муху. разгладилось над головой, обтянуло безопасной плёнкой, там было тихо.
он вряд ли станет здесь однажды своим, но за несколько лет сумел упрочнить себя как пристукнутого, но простого парня с пачкой пьяных баек в засаленной джинсовке. под блёклыми шмотками поплывшая вязь партаков, в прокуренной улыбке стальной блеск фикс на резцах.
он нашёл себе место оператором в проекционной кинотеатра. латал бобины, чинил дешёвенькую аппаратуру и любил размеренный стрёкот проектора по ночам.
он умел доставать товар, этого у него не отнять. шутками, байками, лестью, угрозой и бог весть чем ещё. повсюду существовали какие-то человечки, которых он «может подёргать за кое-какие ниточки».
хей-спрингс знал, что если обратиться вон к тому долбоёбу — энди эллис, можно просто дядя беня, чё уж, — развешивающему портки на сушилке у своего трейлера, за дефицитными сигаретами, раритетной деталью мотора и осколком метеорита, то единственное, что он спросит — какого веса нужен булыжник, киса?
он перманентно уезжал из города, но это не вызывало вопросов, потому что по возвращению на треск его колымаги собирались страждующие, жадно разбирающие привезённое согласно купленным билетам. его не принимали в душу города, он всё равно было чужаком, лениво травящим байки заплетающимся языком на все конкретные вопросы о его прошлом.
но он был полезен, и вывалил свою отсидку в первый месяц после приезда. в конце концов, кто из нас не без греха? не человека ведь убил, подумаешь, пьяная драка по юности.
люди шутили, что бобины со свежими фильмами он пиздил едва ли не из сейфов режиссёров. конечно, нет. ☺
он смеялся над индианой джонсом, слизывая в рубке соль от попкорна с пальцев, но закрывал глаза, когда на экране что-то взрывалось.
пускал подростков на фильмы восемнадцать плюс и раскуривал косячок, демонстративно игнорируя попытки школьников стрельнуть у него цигарку — подождите пару лет, черти, и пиздуйте в зал, сегодня у нас «вальмон», поэтому вас должно быть не видно и не слышно, все всё поняли, мамины дети?
ночь рассеивал треск проектора, и всё, что бен старательно забывал, размывалось. кинематограф — бензиновый мираж на прожилках проекционных бобин, он убаюкивал и позволял забыться.
если достаточно пить, то даже валкую пустоту в душе можно игнорировать.
да и городок неплохой.
т и х и й.
Отредактировано Benedict Ellis (2021-01-12 17:37:31)
