MARTIN EDWARD CARRAGHER // МАРТИН ЭДВАРД КАРРАГЕР
MARTIN WALLSTRÖM
адвокат;

             Я начал смекать, что возраст — это кое-что!
35, 7 июля 1955

             Душу надо содержать в опрятности.

Мартин носит кольцо на безымянном пальце. На деловых встречах пьет исключительно Беллини. Не выпускает из рук телефон - хороший адвокат на связи 24/7 на случай, если вы собираетесь отсудить кусок покрупней, чем позволит ваш рот. На нем рубашка, пошитая на заказ, брюки с идеальной посадкой, дизайнерский галстук. Он хорошо выглядит - в одежде и без. Хорошо зарабатывает - даже если Готбер решит избавиться от его деловой хватки, у Мартина достаточно связей, чтобы не пойти ко дну. Ждать удара не откуда.
Ещё лет десять назад это казалось неосуществимым дерьмом из обложек Нью-Йорк Таймс.
Лет пятнадцать назад он сидел в рисовых зарослях Камбоджи, и автоматная очередь будила его вместо сраного будильника из Икеи.
Ремешок часов прикрывает запястье - он расстегивает его перед сном и в душе. Дело не в том, что он хотел покончить с собой - впрочем, и это тоже, - дело в настойчивом желании не сорваться. Оно спит прямо там в его черепушке, спит и скрипит зубами во сне - в том самом, где Роберт раз за разом заставляет его раздеваться в родительской спальне.
(а когда просыпается, всплывают трупы)
Мартин так твердо стоит на земле, что просто чудо, что его до сих пор не снесло.

По ночам, когда он судорожно перебирает причины, по которой не должен выпиливаться, первым делом Мартин думает: Илай. Но чем дальше разворачивается петля обстоятельств, тем важней знание: Рид не беспомощен. Полюбить Илая оказалось не сложнее, чем трахнуть. Между делом Мартин сказал, что у него никого еще не было, технически это не совсем верно, но на первом свидании не принято говорить, что не девственник с шести лет.
У Рида красивое тело, и его не портят шрамы. Мартину они нравится, Мартин от них в восторге. Это раззадоривает и раздражает, пока Мартин нарезает круги вокруг своего неполноценного партнера с упрямством суицидника: ничего не поделаешь, во всем белом свете не найдется никого другого на карте Каррагера - все дороги ведут в Рим, все пути ведут к Илаю.

Рид тяжелый, и между делом Мартин дразнит его, мягко зовет принцессой и ничего не может поделать с собственническими нотками в нижней тональности. Лижет бледную кожу под коленями, ведет языком по отметинам зубов, прижимается щекой к бедру, шумно дышит - кожа теплая, упругая, мягкая. Илай едва заметно дергается.
Бортик ванны врезается в бок, и сколько бы у них не было опыта, память обнуляется: три-два-один.
Стоны в узкой ванной. Черный кафель. Побелевшие от напряжения пальцы. Картинки смазываются.

Ловцы жемчуга задерживают дыхание на шесть минут, Мартин укладывается в четыре. Звук под водой громче и отчетливей, обнимает Мартина их общей нуждой, как волну несет прибой - не отпускает, покачивает. Вода теплая, отдает хлоркой и розовой солью, перебивает миндальный привкус тела. Мартин соскальзывает вниз, разводит неподвижные бедра Илая в сторону, оборачивает мягкий член языком и старательно двигает головой. Он берет в рот, но не шевелит губами, медлит, пока не слышит хнычущий стон. Хватка в волосах - иллюзия контроля, едва ли единственная уловка в арсенале Илая, лишенного возможности толкаться и задавать ритм.

Это время, когда Мартин вспоминает, кто они друг другу - порванный пиджак и россыпь пуговиц, секс на столе, в кабинете или в коридоре - рама на стене впивается в поясницу, и Мартин смеётся, как беззаботный школьник, как малолетка, обнажая зубы, - будто ничего не случится хуже тройки по поведению. Это время - безвозвратно-утерянное, несмотря на то, что они живут под одной крышей, - Мартин складывает мгновения, как хранит важные вещи - на чердаке, под стеклом.
Бесполезно пытаться поймать воздух, когда толща воды смыкается над головой.
Мартин дразняще проводит по члену зубами и глотает - горькую воду и сперму. В ушах звенит, за суматошным биением сердца он не слышит, что говорит Илай: свет в ванной темно-зеленый, делает лицо Рида таинственней и мягче. Красный абажур оставляет на них следы. Вода стекает с волос на промокшую насквозь рубашку, по-детски трогательный, Мартин моргает, пытается смахнуть капли с ресниц и неудержимо краснеет.
Всё, что он хочет - сделать Илая нуждающимся, зависимым от Мартина, обратить его в свою веру.

Он влюблен в Илая - не тогда, когда инстинкты говорят ему бей или беги, не тогда когда он сутками не может уснуть, перебирая компромат на конкурентов, не тогда, когда день за днем борется за их совместную жизнь - сейчас. Когда Рид смотрит на него так, будто он Господь Бог, и отражение целует веки. До одури. До идиотизма. Знание бьет под дых, и ни черта с этим уже не сделать, только идти ко дну.

             И тянется нить.
к легионеру