[nick]twelve[/nick][status]trait-or[/status][icon]https://i.imgur.com/xRJxLOP.png[/icon][sign]

[/sign]
умереть не страшно
страшно умиратьесли начинать вскрывать нарывы, чтобы ускорить заживление, то правильнее будет начать с самого болезненного (твелв смотрит на линию жизни и медленно загибает пальцы, считая неправильные дни).

найн — голос цвета мокрого асфальта, эхом резонирующий в голове; голос, вырывает его в реальность суровым толчоком, селится в извилинах и любит поговорить о том, как будет правильно. твелв его, конечно, не слушает — цвет любим, привычен и приятен глазу (и слуху), но скучен до невозможности (твелв бы лизнул асфальт просто чтобы увидеть чужое лицо и рассмеяться) (или на спор). в жизни террористов нет места веселью, но если есть место твелву (твелв говорит: желтый — это весело) (твелв имеет в виду — это редко, это интересно, я хочу желтый цвет), то значит и рисе найдется. впихнуть заминированную игрушку в руки зашуганной девчонке, которую видел лишь единожды, кажется лучшей и худшей (и смешной) идеей одновременно, пока найн не называет ее соучастницей (тут-то взрывается мозг и у самого твелва — гениально!).
— день первый.

найн — ни белый, ни черный, ни красный, как бы не стремился к этому (багряный — вот где интерес прячется); твелв касается дужки чужих очков, беспризорно лежащих на тумбочке, и чувствует сквозь — детский страх обладателя, дымом пожара забивает чистые легкие. найну снится прошлое чаще, чем твелву; легкое прикосновение будит, а голос сразу после кошмара грозовым облаком повисает под потолком;
если не коснуться вовремя, то прозвучит взрыв.

файв звучит как скрипящий мел; королевская фуксия ядовитым дымом проникает в уши, находит желудок и вызывает тошноту — твелву перманентно не по себе. выглядеть уверенным может и выходит, но когда бледная риса тикает рядом часовым механизмом, а файв давит на него сквозь динамик телефона — хочется нервно выкинуть и телефон, и бывшую подругу из кабинки несчастного колеса обозрения, которое вскоре может и вовсе перестать существовать.

— все хорошо, не переживай, — и собственный голос действительно звучит успокаивающе, как должен.
слова найна всплывают в памяти все тем же мокрым асфальтом, но теперь с укоризненными бензиновыми разводами (ты обещал не привязываться и где ты теперь, твелв?). в этот раз видение предательски дрожит (кажется, что надави еще чуть-чуть — и иллюзия исчезнет совсем, и стекло треснет, и бомба взорвется);
провода перерезаются играючи, но отведенное время истекает непозволительно быстро.

риса смотрит на него снизу вверх, твелв может почувствовать ее взгляд спиной, если напряжется; твелв ощущает каждой клеткой тела свою вину — желтое солнце нервно выкатывается на небосклон, затмевая надвигающуюся грозу. если бы хоть капля янтарного мёда скрашивала восход, то было бы не так горько. из двух зол выбрать меньшее, а из предательства и смерти — чужую жизнь, оказывается больно (знать, что вина лежит исключительно на тебе и твоей слабости — исключительно убивает), а разочарование в себе, кажется, придется вычерпывать до конца жизни чайной ложкой
(твелв ведет пальцем по линии жизни и понимает, что не успеет);
зато риса жива, правда?

брошенные дети находят других детей — твелв получает найна, получает атомную бомбу, получает рису, получает выбор
(молодец, твелв, так держать).

сначала казалось, что одного будет достаточно на всю жизнь (палец скользит по линии на чужой ладони), сейчас — абсолютная уверенность в собственной глупости (хватало же, ан нет, подался слабости!). над головой расцветают созвездия атомной бомбы, твелв тянет руку вдоль радиоактивной грибницы и достает до холодных пальцев рисы; твелву отчасти совестно — он знает, где должен был быть в этот момент.

голос рисы — небо после взрыва атомной бомбы, голос найна — сам атомный гриб в иллюзорной плоти.

к счастью, твелв знает, где будет можно его найти
(все дороги жизни ведут в начало).