Если тянуть «Медфорд» на английский манер — Медфо-о-од — сложить губы в трубочку, улицы (длинные и остро заточенные оранжевые карандаши) — в школьный пенал, а руки — в приветственном жесте, выйдет белиберда.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, выдыхая робкий, быстро тающий пар; медфордские осенние дни ничем не отличаются от мадисоновских — она всё так же не поспевает за бегом машин и мыслей. Куцые серые тучи, на фоне тёмного неба похожие на хмурую перхоть, мёрзнущие пальцы, непроизвольно стиснутые зубы — Фрэнсис возвращается домой, лихорадочно намечая планы следующих дней. Где-то на прошлой неделе в голове вновь поселился тревожный клубок мысленной шерсти, от которой виски имеют обыкновение зудеть; Хоукс честно отказывалась тянуть за торчащую ностальгическую нить, но какое-то дурацкое совпадение, сбившее с ног своей вторичностью, расшевелило ненасытную рефлексию. Фрэнсис вспоминает: когда-то раньше, давно, ещё в Мадисоне, не здесь, не сейчас, никогда — когда они с Ирвином строили планы решительно и щедро, отсыпая серебряные монеты лёгких слов и увлечений на годы вперёд, осени девяносто второго тоже досталось.
Осени девяносто второго — той, из прошлого отрезка — нет; купленный по акции «откажись от задуманного» билет достался Фрэнсис Ли со скидкой (на кассе вовсю мурлычет легкомысленная мелодия, сопровождающая издевательское «ПОЗДРАВЛЯЕМ. ВЫ СТАЛИ НАШИМ 1000000-ЫМ ПОСЕТИТЕЛЕМ»). Фрэнсис — умная девочка и ещё во время покупки прочла на обратной стороне чека мелкобуквенное примечание: «побочные эффекты: сомнения — у 89%, чувство вины — у 78%, чувство стыда — у 12%, перемалывающая мозги в труху рефлексия — у 43%». Денег у умной девочки Фрэнсис хватало, потому она проставила галочки у каждого из пунктов и получила честную сдачу (зеленоватая окислившаяся монета на дне протёршегося кошелька). Фрэнсис решила, что и этого недостаточно, потому на оставшуюся мелочь накупила жвачки — чтобы занять мысли на ближайшие месяцы.
Мама в детстве не говорила, что долго жевать жвачку нельзя? ОНА ЖЕ ПОТЕРЯЕТ ВКУС, ДУРОЧКА. А потом начнёт горчить.
А ещё в детстве следовало выучить такой фокус: если достать жвачку изо рта и забыть о ней на какое-то время, можно положить её обратно под язык и обнаружить, что сладость вернулась.
Так можно делать до бесконечности, Фрэнсис.
Ещё.
И ещё раз.
Так можно делать до тех пор, пока ты разучишься жевать! Восторг.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, на повороте привычно поднимая ногу на сантиметр выше (небольшой выступ): возвращение в Медфорд должно было быть другим. Без заученных шероховатостей, отработанных схем, вылизанных движений и знакомого втягивания головы в плечи на одном и том же повороте (вечный уличный сквозняк) — всё это должно было остаться в Мадисоне, но переехало вслед за её малодушием в Медфорд.
Ну и хуй с ним.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, видя припаркованную у дома машину. Это точно не Никлас — Фрэнсис знает наверняка — подходит ближе, расстояние всё ещё безопасное — Фрэнсис знает наверняка — и выдыхает робкий, быстро тающий пар, съеденный кашлем. Заученные шероховатости (и все царапины наверняка на месте), отработанные схемы маршрутов (за сколько ты добрался до Медфорда, Ирвин?), вылизанные знакомые движения (прошёл год, а не двадцать, к чему эта драматизация) — Фрэнсис Ли втягивает голову в плечи. Рефлекторно, выглаженно, губы поджаты, глаза прищурены — не иначе как ребёнок, пойманный с поличным. Всё это должно было остаться в Мадисоне.
Знаешь, Фрэнсис, я не тупой. Это было приветствие?

Нужно взять себя в руки.
Фрэнсис безжалостно пережёвывает губы, захватывая вместе с ветром кусочек пряди волос; привкус ржаво-химический: огрубелые чешуйки, щедро вымазанные бальзамом, она до крови раздирает всю эту неделю. Дрожащими (холодно) пальцами Фрэнсис отправляет прядь за ухо и сипло выплёвывает:
— Нет, — слова и зубы спотыкаются друг о друга, — нет, никогда не думала, что ты тупой.
Дыхание сбивается, Фрэнсис шумно заглатывает воздух вперемешку с драгоценными секундами и замолкает. Знаешь, Ирвин, это нечестно. У него наверняка были эти три с половиной часа дороги на обдумывание, неизвестное количество времени на поиск дома, многочисленные месяцы — воображенческая фора, внутренний прогон встречи, генеральная репетиция — у Фрэнсис, наверное, тоже всё это было. Кажется, на том грёбаном чеке между именем кассира и разделительным рядом звёздочек была какая-то пометка на экстренный случай, слова, которые нужно сказать. Удачные, красивые, звонкие. Те самые, на дне кошелька.
Выскользнули.
— Скажи, чего ты от меня хочешь, и, — Фрэнсис привычно цепляется за демонстративную грубость.
...и я отвечу на все твои вопросы? возможно
...и я сделаю то, о чём попросишь? нет
...и я объясню? что-нибудь
— и давай посидим в машине.
Хочешь жвачку?[AVA]https://i.imgur.com/sPdHp0p.jpg[/AVA][NIC]Frances Leigh[/NIC]

[AVA]https://i.imgur.com/sPdHp0p.jpg[/AVA][NIC]Frances Leigh[/NIC][SGN]и любил бы слушать музыку её заедая
ветчиной[/SGN]Они с Ли стоят у выщербленной бетонной стены: Ли надушенным платком в красно-белую клетку стирает воображаемые слёзы, Фрэнсис щурится от песочного ветра и оттягивает подол шерстяного платья. От мамы пахнет беконом и яблочным джемом - она проснулась ещё раньше, чем обычно, приготовив Харви в дорогу сэндвичи и внушительных размеров аптечку; он вернётся всего через четыре дня и привезёт годовой запас африна, мусинекса, кепакола, имодиума, панкреатина, тайленола - в целости и сохранности.
Ли продолжает натирать лицо платком, роняя куда-то вниз:
- Тем, кто остаётся, всегда тяжелее.
Фрэнсис пожимает плечами, сосредоточившись на мыслях об остывающем пироге, который ждёт их дома.

К 25 Фрэнсис так и не понимает смысла этой фразы: она всегда уезжает (из Медфорда, из Мадисона), практически не скучает (на признание существования «практически» ушло несколько месяцев внутренней работы), мгновенно переключается на новую обстановку и не так давно научилась не думать. Фрэнсис кажется: когда не смотришь на людей и города, они застывают - и Ирвин застыл, когда она уехала, и Медфорд, когда училась - стоит вернуться и увидеть, что ничего не изменилось. Всегда можно вернуться но нужно ли
Фрэнсис смотрит на Ирвина и пытается понять, есть ли что-нибудь новое, кроме обиды. Она оказалсь права? Или ошибалась? Или всё-таки права?

Харви машет рукой (место у окна прямо за водителем) и шевелит губами, пошарпанное солнце выглядывает из оконного стекла; Ли вслух перечисляет вещи, уложенные в его сумку (ничего не забыла); Фрэнсис завороженно разглядывает нежно-розовый лак на ногтях мамы - всё остальное в автобусном парке уже исследовано и рассмотрено. На следующую конференцию Харви обещал взять их с собой, а пока обязался звонить дважды в день - утром и вечером - с обязательным докладом. Ли собирает накрахмаленным платком крошечные слезинки, засевшие в уголках глаз.
- Уезжать намного проще, Фрэнсис.

Фрэнсис уезжает из Мадисона и думает: позвоню утром.
Вечером.
Следующим утром.
Спустя месяц она перестаёт себя обманывать: в следующее воскресенье, по утрам мы всегда были дома (ничего же не изменилось?). Спустя ещё несколько месяцев пишет парочке знакомых, делая вид, будто Ирвина вообще не существует (один раз пришлось начать письмо сначала - Фрэнсис не заметила, как упомянула его имя). Воскресенье всё не наступает, дома никого нет.
Фрэнсис уверена - всегда можно вернуться, будто ничего не произошло - ни неловкости, ни аллергии, ни запыленного бардачка, ни необходимости говорить об этом.
Что говорить, Фрэнсис?

Ирвин сидит слева от неё и молчит - очень хочется последовать его примеру - молчит требовательно и правомерно; Фрэнсис ощущает себя ребёнком, которого тычут в разграбленный пакет с конфетами: сначала объяснения, потом извинения. Никто не должен был обнаружить пропажу - никто и не обнаружил, наверное, кроме Ирвина, потому Фрэнсис отворачивается, скользя взглядом по салону и вместо его лица представляя выжженный сигаретой бумажный пепел. Ничего не изменилось, но вместо Хьюза отчего-то облизанная пламенем зажигалки брешь: Фрэнсис подставляет разные лица, но ни одно из них не подходит.
Есть что-то смешное в том, что она вообще не представляла, как могла бы пройти их встреча: ни воображаемых столкновений, ни великосветских пересечений спустя двадцать лет (плодотворных и приносящих славу). Смотрите-ка, да это же Ирвин Хьюз, дружище! Помнишь, как мы стащили ключи от гримёрки и шантажировали охранника записками? А как пытались собрать деньги на билет до (куда мы тогда собирались, напомни?) и хотели продать раритетные записи Райли? Чем мы только думали. Над чем работаешь сейчас? Рада была тебя увидеть, обязательно мне позвони!
Все эти обрывки мыслей злобно скребутся в её голове - пауза затягивается, затягивается,
Фрэнсис, ты что, хочешь стать тем, кто остаётся?

Фрэнсис уверена: начать говорить значит признать свою вину (ту самую, с которой неуспешно боролась весь этот год), достать из кармана чужие недоеденные конфеты, расписаться под заявлением о том, что её самостоятельная попытка побега не принесла ничего, кроме разочарований; Фрэнсис нужно признать и то, что разочарование переехало вместе с ней (может быть, проблема не в городе и не в людях). Медфорд должен был стать швом, а превратился в расползающуюся канву: разные клетки она заполняет синим и зелёным (Ирвин, 26 клеток + 1 штрафная за звонок, которого никогда не было), жёлтым (Юджин, 11 клеток на изгибе) и серым (музыкальный магазин, 5 клеток).
Фрэнсис не понимает, что чувствует Ирвин: он обижен? Зол? Устал? Заехал попрощаться, потому что переезжает в Европу? Скучает? (точно не скучает) Что она может с этим сделать?
Ирвин, расскажи, что ты здесь делаешь.

- Что-то случилось?
(первая попытка: Фрэнсис проглатывает окончания слов и всё ещё надеется отделаться малой кровью; она бы ушла или проигнорировала Ирвина, вернувшись в дом)
- Я хотела тебе позвонить,
(вторая попытка: Фрэнсис будто записывает речь и прокручивает пустую плёнку - слова мельтешат вхолостую, слова пустые и бряцают, как забытая на дне сумки мелочь)
- правда хотела,
(вторая с половиной попытка: слова набухают на кончике языка и с трудом вываливаются изо рта)
- но так и не позвонила.
(...)
- Мне очень,
(третья попытка, Фрэнсис, финал - слово жжётся и отдаёт железом)
- ...жаль?

Фрэнсис хочет отвлечь его от этого слова - может, ещё есть шанс сделать вид, будто ничего не было - и растерянно перебирает связку ключей: тихий звон заполняет щели в продырявленном молчании, но, наверное, это тоже неправильно,
она возвращает ключи в карман и тянется к Ирвину, только сейчас понимая, что чего-то боится.
Ты что, хочешь быть тем, кто остаётся, Фрэнсис?
Она осторожно берёт Ирвина за руку
(сама бы руку одёрнула)
словно обожжётся.
(или ушла)

Из каждого ржавого пикапа Фрэнсис слышит проверенные миллионами американцев хиты - хуки, припевы и джазовые полумёртвые придатки, доставшиеся гордым авторам песен в награду от былого великолепия - истерзанные мелодии, агонизирующие в ухе и залипающие в голове. Пока Оливерос постулирует случайность, математически выверенные песни перепрыгивают из чарта в чарт - из пикапа в пикап - потеют в барах, расходятся тиражами в провинциальных музыкальных магазинах, сопровождают все важные моменты неприхотливой мелкой жизни; Фрэнсис противно, но именно эта брезгливость и представляет интерес, который за последний год в Мэдфорде изучен вдоль и поперёк.
Люди тут слушают Boyz II Men и переключают на Ванессу Уильямс, чтобы потом надраться под Red Hot Chili Peppers и заснуть под Селин Дион, стыдливо срывая с кончика носа сентиментальную соль. Полтора года назад Фрэнсис бы подняла на смех каждого, кто сказал бы, что это можно выносить дольше незапланированного вечера.
Под носом больше не маячат перспективы и отрезанная по пунктиру тревожащих лиц свобода,
под носом сейчас - соль с пылью.

Фрэнсис Ли - отважный маленький исследователь, научная область - пределы допустимого (одёргивает руку); сейчас одной она проверяет на крепкость пальцы и дверную ручку (ногти начинают ныть), другой удачно (хочется в это верить) заслоняет от посторонних эту бесстрашную инициативу (Ирвин наверняка заметил, зачем это, к чему это). Фрэнсис Ли думает: боже, то, что я не развернулась и не ушла, стоит очень многого, бесконечно многого, то, что я здесь сижу и не выплюнула тебе в лицо чем-нибудь мерзким, чтобы ты наконец-то понял, что значит «отрезать всех по пунктиру», не стоит ничего из того, что ты делал все эти годы,
можешь ли ты оценить этот подарок, взять кредит с высоким процентом?
можешь? хочешь?

Голова пухнет от слов, фраз, цифр, имён, событий: всё идёт в ход, баланс Ирвина беспощадно высчитывается, каждый промах извлекается из-под стекла, исследуется по отдельности,
ничто хорошее не забыто,
все услышанные песни проигрываются одновременно, все лица сжимаются в одно, растянутая рыболовная сеть тащится по дну, такую Фрэнсис подтащить к поверхности не сможет, только тянет и тянет за собой всё время, складывая и умножая, пока факс не вытошнит годовым финансовым отчётом. Факс тошнит им каждый день, каждое сраное утро, и из раза в раз последние строчки складываются в «Ирвин не заслужил»,
а Фрэнсис злится и отправляет его обратно в бухгалтерский отдел, потому что за столом их кабинета сидит тупой Грегор, который нихуя, абсолютно нихуя не смыслит в таких тонких сферах, ни в чём Фрэнсис не виновата, просто перестаньте уже высылать свои ошибочные прогнозы и пожизненные приговоры,
каждый вечер Фрэнсис Ли оправдывает себя по всем статьям, расцарапывает до крови любые обвинения
(истец - Фрэнсис Ли Хоукс, какая пошлость)
но ни один блядский отчёт не говорит правды: ни в чём она не виновата.

РАЗ ПОШЛА КО ДНУ, ЗНАЧИТ, ГОВНО БЫЛА КОМАНДА
И КОРАБЛЬ ТВОЙ ГОВНО

Ирвин или издевается, или пришёл для того, чтобы изучить каждый из этих отчётов под лупой и пересказать ей, будто она не помнит их наизусть; Фрэнсис думает об этом и поглаживает озлобленного зверька, свернувшегося в груди. Зверёк говорит: отгрызи ему нос! выцарапай глаза! прокуси губу! и беги беги беги беги я так голоден боже всё на свете отдал бы чтобы ещё хоть одну ночь ни в чём не сознаваться я бы и тебя отдал фрэнсис но тогда придётся сдаться вместе с тобой я не готов сдаться;
Фрэнсис боится начать говорить и мех у зверька такой мягкий слушать тоже боится, и слышать ничего не хочет,
вот тебе гора папок, тут все мои тревоги насчёт тебя за последний год, забери и проваливай,
и зверя своего забери.

— А что ты хочешь услышать? Что ты особенный? Что я со всеми обошлась паршиво, но с тобой так плохо, что это уже ни в какие ворота? И зачем ты приехал?
(зверёк урчит, подныривая под руку, вгрызается в пальцы и довольно жрёт — молодец, Фрэнсис, продолжай, всё правильно)
— Чтобы сказать о том, какой это никчёмный город? Или ещё раз напомнить о том, какая я дерьмовая и что нихуя не выйдет?
(зверёк крошечными когтями рвёт рукав, забираясь ей на плечо и шепча на ухо: как мерзко, как подло, ты же сказала, как тебе жаль)
— Упиваешься этим, Ирвин? Всё недостаточно, да?
(Фрэнсис захлёбывается, умолкает на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, кусает губы, чтобы не выпало какое-нибудь неправильное слово, и все звуки обращаются в красный — губа прокушена)
— Как будто я не понимаю, что вопрос не о том, почему, и что вообще никакого вопроса нет? Ну конечно же ты не виноват, Ирвин, — Фрэнсис улыбается с торжественностью главы университетского братства, благословляющего подопечных на любую гадость во имя сообщества,
(посмотри, какая я молодец, и что же ты наделал)
— Спрашивай, что хочешь, но спрашивай честно. А потом уходи.

Прокушенная губа на вкус как домашнее вино, которое как-то раз притащил Мартин; они приехали на пустую парковку к северу от Мадисона, чтобы послушать, как ветер ударяется о кучу жестяных гаражей в километре от них, разворачивается, скрипит и свистит. В городе такие звуки раздаются только ночью и обычно сливаются с ночным шумом, но сейчас — в изоляции и с выкрученной на максимум громкостью — чище, чем звучание второго альбома The Jesus and Mary Chain, в котором они просрали весь свой нойз.
Вино красило губы, август — небо (на излёте лета оно металлизируется, будто бы ожесточаясь и приглушая все синие цвета);

и в ушах Фрэнсис перекатывается такая же жестяная коробка, продуваемая всеми ветрами: скрипит громче, чем мысли, грохочет по нарастающей,
руки заходятся в лихорадке, будто подхваченные судорогой от выливающейся из краёв злобы,
Фрэнсис хочет ударить Ирвина (зверёк умеет просить), но отважный исследователь в этот момент отворачивается, и приходится ударить себя по колену,
оно гудит, как жестяная коробка.
[AVA]https://i.imgur.com/HCGhayD.jpg[/AVA][NIC]Frances Leigh[/NIC][STA]i'm a million different people[/STA][SGN]no change, I can't change, I can't change, I can't change
but I'm here in my mold;[/SGN]
(фрэнсис взглядом грызёт что угодно, что находится как можно дальше от ирвина)

[AVA]https://i.imgur.com/vYumQwj.jpg[/AVA][NIC]Frances Leigh[/NIC][STA]last disco[/STA][SGN]и любил бы слушать музыку её заедая
ветчиной[/SGN]

Выплюнув Фрэнсис, мир продолжает грохотать и греметь звуками и новостями; Медфорд — островок ложной тишины, Фрэнсис не ревнует. Фрэнсис это выбрала сама и сначала действительно но слышала ничего, кроме тишины, Фрэнсис не ревнует. Спустя несколько месяцев на месте отсутствия звука можно различить тонкий писк — тот, что раньше прикидывался молчанием. Сплошной обман.
Тишины здесь нет, только другие звуки; когда Фрэнсис вспоминает лицо Ирвина, они становятся громче.
Когда Фрэнсис видит его лицо, громкость выкручивают до максимума.
Господи, это невыносимо.

Фрэнсис не ревнует, но теперь ей так кажется.
(наверняка он приехал ещё и за этим)

Она опять думает: почему нельзя ненадолго себя изъять, починить и вернуть как ни в чём не бывало: без разговоров, объяснений, шуток и забавных историй. Пусть на год все бы и забыли, что была Фрэнсис Ли, а потом, взбудораженные визуальным образом, забыли и о том, что забыли. Привет, Фрэнсис! Слышала о новом главреде? Жуть, просто жуть. Какие планы на завтрашний вечер?
Это же так просто.

Сложнее, когда Ирвин, наплевав на все её расчёты, смотрит как будто бы рассеянно — словно в толстую линзу, пытаясь выхватить свет и нужный участок — сидит рядом и говорит слова. Лучше бы они были злыми, ей-богу: такое она представляла себе тысячу раз (встреча, удивление, раздражение; впрочем, у Ирвина всё хорошо, потому ни времени, ни сил на долгую злость нет — здорово, что ты жива, звони). В таких мысленных сценариях Фрэнсис возвращается домой и, разумеется, никогда не звонит. В таких мысленных сценариях Ирвин похож на настоящего Ирвина не больше, чем концептуальный альбом Битлз — на музыку. В обоих случаях погрешности, которыми следует пренебречь.

Из мира воображаемых встреч Фрэнсис достаёт свою напускную уверенность, чтобы обернуть её в выцветшую тряпку и вручить Хьюзу: пользуйся, верь. Год назад ткань была злая и режущая глаза, прикоснёшься — поранишься; с каждой сменой в музыкальном магазине, каждым оборотом барабана стиральной машины всё замыливается,
пока не осталось Ирвина, сидящего где-то слева, серой невзрачной тряпки и Фрэнсис, выпалившей в минуту слов больше, чем полагалось при всей уверенности.
Ирвин посмотрит на подарок и поймёт: внутри ничего нет.
Фрэнсис передумывает насчёт тряпки.

Ирвину нельзя быть добрым.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
Он стремится к миру, так мне говорят, и намерения его утончённей моих.
Я уклоняюсь от его угодливости, от его мирного договора,
в котором чересчур много чести побеждённому.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Ирвину нельзя быть добрым.
Фрэнсис молчит.

Ирвину нельзя быть добрым. Нельзя просто приехать и говорить такое, смотреть будто бы честно и взглядом вспарывать швы; Фрэнсис становится стыдно, очередной приступ злости приходится сглотнуть, как ком тошноты (жаль, что нельзя запихнуть в рот то, что из него уже вывалилось)
(отступать и признаваться — для слабаков, фрэнсис, ты что, слабачка?)
Фрэнсис собирает в памяти все заготовленные шутки: о Медфорде, о жизни звуков в провинции, о том, как просрать перспективы, о том, как забыть о перспективах вообще —
— Занимаюсь продвижением Селин Дион.
о том, как вытеснить всё из памяти в комнату, в которую можно заглядывать только по вторникам
— Продаю диски, кассеты. Сижу в половине дома.
по вторникам Фрэнсис закрывает кассу и идёт до дома пешком
как можно дольше
— Хреново справляюсь, наверное.
Фрэнсис перебирает слова — подгнившие яблоки — блестящей стороной вверх, мягкий потемневший бок вниз; звучит тухло и неубедительно, но она уже не старается. Давно позабытое ощущение: тебя застали врасплох и требуют объяснений: тысячи вариантов в голове и ни одного — того самого, чтобы погладили по голове и дали конфету;
Фрэнсис переводит взгляд на Ирвина (хватит, наверное) и чувствует, что уже на это силы воли уходит слишком много.
— И что ты думаешь делать?

Ирвину нельзя быть добрым. Нельзя так смотреть: Фрэнсис кажется, если она к нему сейчас прикоснётся, он откусит ей палец. Зачем ещё было приезжать, раз нападать ты не собираешься, Ирвин? Минуту назад ей казалось, что она сама готова обгладывать чужие костяшки, но даже собственная злость её предала.
Бедная Фрэнсис.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
«Покажи мне своё сердце, и я покажу тебе нутро глубин!»
Корабль, полный живости, плывёт в мою сторону.
Увы! Его пассажиры алчут моей юности.