ROBERT «RORIE» ASHWORTH // РОБЕРТ «РОРИ» ЭШВОРТ
JEREMY ALLEN WHITE
подрабатывает в семейной закусочной «5:15», нередко заменяет матушку на кухне

             Я начал смекать, что возраст — это кое-что!
17/09/1967 [23]

             Душу надо содержать в опрятности.
действующие лица: венди эшворт^{41 год} - мать, известная на районе курва; дональд эшворт^{45 лет} - отец, пытается удержать закусочную на плаву; марни эшворт^{21 год} - младшая сестра; джорджи эшворт^{5 лет} - младший брат; шэрон уэст^{21 год} - подруга, спутница, зазноба сердца

уходи из себя больного
- победно, гулко
в пустоте будет слышен шаг
из твоих развалин. ©

FUN - CARRY ON
Высокий стул раскачивается из стороны в сторону; деревянные ножки проскальзывают по полу – клац-клац! – жилистое, костлявое тельце мальчишки брякается по неровной амплитуде, маячит соломенной макушкой; взгляд теряется в разноцветных силуэтах незнакомых людей, ловит в фокус одно единственное лицо – её карминовые губы вызывающе ломкие, пластилиновые. Улыбка Венди Эшворт – смертельное оружие, плавится под напором кислого мужского дыхания; она заливисто смеется, льнет телом к сильным рукам, платье соблазнительно стягивается на линии бедер. 
— Рори-бой, если шмякнешься наземь, я не успею тебя собрать, — смешливый голос царапает край уха, и амплитуда барахтанья прерывается. Он чувствует, как пальцы ворошат его затылок, и поворачивается, взгляд упрямо цепляется за треснувшую по швам танцевальную площадку. 
— Почему она так себя ведет? —  вопрос тянется невнятным бормотанием, он опускает голову на скрещенные руки; смотрит на улыбающегося мужчину снизу вверх, а за грудной клетью испуганным светлячком мечется удивление. Чистое, прозрачное, детское непонимание скребется где-то в районе желудка. Его преследуют очевидно простые вопросы;
клац-клац! почему мама танцует с другим мужчиной
клац-клац! почему отец улыбается
И в этой простоте – безумная сложность ответов. Дональд Эшворт смотрит на семилетнего сына и отчаянно пытается не показывать того самого замешательства – прогорклого, грустного – в которое вляпываются взрослые, когда дети сталкиваются с их безумствами. Безумствами, принятыми ими, но не понятыми. 
— Наша мама просто любит танцевать, —
глупо глупо глупо глупо глупо глупо
— Она не такая, — Дональд, кажется, верит собственным словам. Он наливает мальчишке стакан густого молока. — Она просто хочет меня позлить. — старательно не смотрит в сторону девушки, изо всех сил выставляющей себя на показ. — Не беспокойся, она нас любит.
— Я не беспокоюсь. Нас-то она любит, — мальчишка делает глубокий глоток, рукавом кофты вытирает оставшийся белый след над губой. — Но любит ли она тебя?       
Дональд задумчиво переводит взгляд на танцующих людей. Любит ли?   

Марни кружится на кончиках пальцев, вскидывает руки вверх, тянется изо всех сил:
— Рори, давай полетаем! Рори! — голос её мягкий и звонкий, бледнолицый Зигги Стардаст вздыбливается на футболке; она смеётся открыто, выдыхает завитки морозного воздуха, топчет мокрый снег. Она улыбается – и он понимает, что ради неё готов на многое. И даже, немного больше.
— Ну ладно, маленькая мисс, готова? — зубами стаскивая перчатки, спрашивает он; цепляется пальцами за её ладони, раскручивает. Окружающий мир перестает существовать: разношерстные дома неудачников, застрявших посередине, молчат. Марни закрывает глаза; ей шесть лет – она не хочет отпускать этот день.

× × ×

Апельсинового сока ровно на два пальца – он выливает содержимое бутылки в стакан, и ставит его перед сестрой. Разноцветные карандаши оставляют на белом листе неровные линии, Марни сопит, от напряжения высунув кончик языка. — Что ты делаешь? — Рори приземляется напротив, волчком раскручивает карандаш красного цвета. Отец практически круглосуточно занят в закусочной, вкладывает в заведение последние деньги и силы, кукурузное гнездо Хей-Спрингс вымирает, традиции вязнут в болоте.
— Домашнее задание, — бурчит девочка, не отрываясь от процесса. — Мы с Шерри готовим доклад по истории. — Марни делает глоток сока и продолжает рисовать. Ширма сосредоточенности исходит трещинами раздражения, пусть она и пытается не показать вида.
— А где Шерри? — осторожно спрашивает он, ненароком прислушиваясь к окружающим звукам. Монохромное потрескивание в ржавелых трубах, грохот стиральной машины в подвале; лай собаки за окном. — Она придет?
— Нет, у её матери..очередной приступ бешенства. Её не отпускают, — Марни поднимает голову и смотрит прямо в его глаза. — Что с нами не так?
Мальчишеское жилистое тело напрягается; он медленно качает головой, стараясь чтобы на лице не было видно, как ходят желваки – на долю секунды ему кажется, что он слышит зубовный скрежет.
« не думай о том, что твоя мать – шлюха. не думай о том, что твой отец – бесхребетный мудак. не думай о том, что вы едва сводите плюс с минусом. не думай о том, что апельсинового сока ровно на два пальца. было. »   
— Ты неправильно задаешь вопрос. Если мамаша Уэст постоянно бесится и воротит нос, в порядке ли она? Каждый человек должен иметь право выбора, и лишать его свою дочь – правильно ли это?   

<пожалуйста, верь мне>

Непокорные и вечно спорящие, они не сдаются. Какой бы стороной не поворачивалась к ним жизнь – неоплаченные школьные экскурсии, разбитые носы, оскорбления сверстников – они держатся друг друга, не позволяя смутным стереотипам ни разобщить, ни, тем более, их сломить. Шэрон Уэст – маленькая бунтарка – срастается с ними прочно, впитывает свободолюбие, как губка; словно излечивает их изнутри, не замечая того, она становится неотделимой частью их шумного семейства.
Хей-Спрингс крошится на сотни незначительных событий; небо мигает глазницами звёзд. Шестнадцатилетняя Шерри кутает плечи в куртку с мужского плеча. Задний двор – королевство ненужных вещей: более чем скромный надувной бассейн, облепленный пожухлой листвой, разобранная на составные детали газонокосилка, футбольный мяч, прокушенный соседской собакой, веревочные качели. Рори болтает ногами, оседлав перила лестницы; пружины промозглого воздуха скручиваются с дымом. Шерри стоит напротив – слишком красивая: каждый раз, когда она убирает непослушный локон волос за ухо, кажется, мальчишка забывает дышать.
— Оставайся здесь столько, сколько потребуется, — он старательно не позволяет звенящему напряжению проникнуть в голос. Он едва ли замечает, когда Рубикон остается позади: мягким волнением мысли о младшей Уэст проникают в голову, в грудной клети мечутся, беснуются, расцветают желаниями и стремлениями; диалоги не обретают своих кульминаций, неловкие паузы затягиваются, неосторожные оговорки и нарочитые прикосновения отзываются дрожью; чувствуя её робость и собственное «ты не достоин её, идиот» - он не навязывается, но остается где-то поблизости.
— Он бы мог тебя убить, — шипит Шерр, прикладывая пачку замороженного горошка к его лицу, раскрашенному кровоподтеками, каждый раз, когда тот нарывается на неприятности. Время идёт, Эшворты не меняются: огрызаются, защищаются. Ни одно оскорбление (твоя мать шлюха эй рори твоя марни отсосет мне за доллар) не остается неотплаченным. Рори не стремится изменить себя – он не тянется за высокими оценками, не баллотируется в президенты класса, не гонится за спортивными трофеями; про таких, как он, говорят – катятся по наклонной. Несмотря на внешнюю несерьезность и внутренний балаган, он приобретает навыки «жизни» - он учится искать выход из любой ситуации, приспосабливаться, он живет течением улиц и города; без гроша в кармане он учится быть королем.
Время идёт, всё необратимое - утечет сквозь пальцы.

<пожалуйста, найди меня>
<пожалуйста,>
Белёсое молоко больничных стен ослепляет дергающийся, спотыкающийся об острые углы взгляд; альвеолы чужих голосов – скрипучих, пластилиновых – падают горстями в судорогой избитые руки. Рори не слышит встревоженного клёкота матери и отца, собственный пульс – удары сердца – заглушают каждое слово, ими выплевываемое. И он видит:
горячечные поцелуи в шею, шерри смеется – в салоне автомобиля накурено и пахнет алкоголем – марни что-то говорит, закидывает ноги на переднее сидение – шерри прибавляет громкость музыки – он не замечает, что разгоняет скорость выше разумного – фары встречных автомобилей светят до рези в глазах – руль скользит под ладонями – скрежет плавящихся шин.
И он чувствует каждую клеточку собственного тела, каждый мускул послушен и невредим, лишь издалека отзывается щемящей болью. На соседней койке лежит воробьиное тельце Марни, глаза закрыты, лицо испещрено ссадинами. Он протягивает к ней руку, в горле – ком наждачной бумаги, он хрипит.
— Эй, Марни, — говорит он, выдергивая из запястий пластиковые катетеры, поставляющие в тело необходимые лекарства. Обезболивающие. — Эй, Марни, давай полетаем. — в его голове все переворачивается. Шипит и трескается.
Увидеть Шэрон Уэст ему не удается – ни в первый день, ни в пятый. Не получивший весомых повреждений – дуракам везет – он стаптывает больничные коридоры в надежде, что с Шерри все хорошо. Ни хрена. Его мотает из стороны в сторону, Анна Уэст готова вытрясти из него последнее, что у него осталось – душу – его встречают с кулаками и провожают оскорблениями. Лишь в лице брата Шерри он находит союзника – тот передает все новости, и предпринимает (тщетные) попытки провести лихого в палату. 
— Я во всём виноват, — побитой собакой он сворачивается в ногах Марни, которая быстро идет на поправку.
— В этом нет твоей вины, — сомнение в голосе сестры уничтожает изнутри.

× × ×
Первый вдох двадцать седьмого дня многолик и непредсказуем; она может кричать, болезненно молчать, задавать вопросы – на выбор. Впервые столкнувшись с чистотой в её глазах – на дне зрачков плещется страх – он ошибочно протягивает руки навстречу, чем пугает её еще сильнее. А потом – начинается работа, терпеливо и аккуратно, - он рассказывает её о том, кто она. Он заполняет пробелы, успокаивает вспененное море – он рассказывает ей о том, что она – самый сильный человек на свете. Он рассказывает ей о том, что без нее – мир обезоруживающе одинаков.
— Я боюсь однажды тебя не вспомнить вовсе, —
голос Шерри теряет краски.
— Этого никогда не случится, —
Я этого не допущу.    

необходимое де-факто:
— родился в Хей-Спрингс, сдохнет, скорее всего, погребенный кукурузными початками. его мать - доступная и отчаянная, отец - слабовольный трудоголик
— высшего образования не получал, звёзд с неба не хватал
— когда шэрри поступила в государственный университет г. омаха, там же окончил вечерние курсы по автомеханике, марни также не стала задерживаться в родительском доме; два года жили втроем, веселились втроем, горевали втроем
— не задерживается долго на одном рабочем месте, в принципе, редко официально трудоустраивается. разносчик газет, посудомойщик, автомеханик.. в общем, и швец, и жнец, и на дуде игрец   
— виноват в страшном дтп, в котором пострадали (но остались живы) шерри и марни; с тех пор малышка шерри страдает провалами в памяти
— после того, как сонное кукурузное поле потревожили убийства, ловит себя на мысли, что стал чаще прислушиваться к разговорам, проползающим по закусочной; отношение - скорее заинтересованное, чем пассивное, не прочь «поковыряться» в подробностях
— на данный момент помогает отцу в закусочной, неплохо готовит
— отчаянно старается быть лучше.

             Сколько, говоришь, наград?

             И тянется нить.
верный вариант - пнуть в голову или в печень