Добро пожаловать в Хей-Спрингс, Небраска.

Население: 9887 человек.

Перед левым рядом скамеек был установлен орган, и поначалу Берт не увидел в нём ничего необычного. Жутковато ему стало, лишь когда он прошел до конца по проходу: клавиши были с мясом выдраны, педали выброшены, трубы забиты сухой кукурузной ботвой. На инструменте стояла табличка с максимой: «Да не будет музыки, кроме человеческой речи».
10 октября 1990; 53°F днём, небо безоблачное, перспективы туманны. В «Тараканьем забеге» 2 пинты лагера по цене одной.

Мы обновили дизайн и принесли вам хронологию, о чём можно прочитать тут; по традиции не спешим никуда, ибо уже везде успели — поздравляем горожан с небольшим праздником!
Акция #1.
Акция #2.
Гостевая Сюжет FAQ Шаблон анкеты Занятые внешности О Хей-Спрингсе Нужные персонажи

HAY-SPRINGS: children of the corn

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » HAY-SPRINGS: children of the corn » But There Are Other Worlds » no roots


no roots

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/tumblr_otvpfflsww1utsakio1_540.1528666074.gif[/icon][nick]James Atlas[/nick][sign]не смотрелся в зеркало, только в меч;
от него же мне суждено полечь.
[/sign][status]carnage[/status]

http://sa.uploads.ru/Bh2ek.jpg

james atlas, linda isler
[тюллерайд, великие соединенные штаты >>> гнёздышко госпожи ислер]

В СЕРДЦЕ ПТИЧКА ЖИВЁТ, НА ВОЛЮ ПРОСИТСЯ -
ОЧЕНЬ ЖАЛЬ ОТПУСКАТЬ, КРАСИВУЮ

ты держишь за руку
- и мы забываем о времени,
которое мчится как поезд на дальний вокзал.

И под вечер - стремный вечер, когда ничего не грозит случиться -
кулаки, ржавелые чужой кровью (решать чужие проблемы в разы проще, чем собственные), разжимаются в просящие тишины ладони. 
Джеймс Атлас только одного не понимает - почему именно она становится его константой каждый чертов раз.
Ведь он столько раз просил себя отпустить её.

Отредактировано Rorie Ashworth (2018-08-04 14:52:38)

+2

2

она смеётся и возвращает обратно
с пустотой в ладонях,
он травой подползает к дому —
скарабей,
корабельный обломок,
голод песка, захватившего город

в конце концов, эта фраза перекатывается из уст в уста. невозможно скрыть то, что выходит в сухом остатке. когда в конце недели на заднем дворе остаются двое - линда ислер сажает на заднем дворе чайные розы, лукаш водит пальцем по облакам: гроза прошла над домом, но никто из них не плачет, и вот уже она вынуждена повторять: "мы разошлись".
мы разошлись - её сердце разбилось десять лет назад, но уже тогда было ясно - сдюжит. это не бог весть какая новость. произнеси вслух и прислушайся - по коротким коридорам идёт чудовище - выть и считать, сколько стоит твоё одиночество. пустая постель. лукаш. больная мать.
в конце концов, она всего лишь актриса театральных подмостков, и если ты не будешь почаще просыпаться с правдой в одной кровати, то рискуешь проснуться с инсультом.

это память тела - за некоторые вещи цепляться бессмысленно, и она отпускает их из памяти без борьбы. ей уже не шестнадцать. тело тяжелее, чем принято говорить, как последние два сезона опыт уходит в песок и пасует перед юностью.
"что же ты за женщина, если не можешь удержать его?"
осуждение в словах престарелой матери больше не достигает дна, увядает в тине. линда возводит на заднем дворе пруд с золотыми рыбками, лукаш ловит их сачком, но никто из них не умирает.

всё, что у них есть - украденные мгновения. их не считать, их забывать тут же. с неотвратимостью - с той силой, с которой их сталкивает друг с другом: нет ничего святого в её любви, а его чувства тяжелее креста за её спиной. неотвратимое чувство потери и разочарования, ноющее после ушиба - надежда вгрызается в глупое сердце, никакими доводами не задушишь. а вот когда он переступит через неё и уйдет на рассвете прочь, ни разу не оглянувшись -  кто останется разворачивать карту его поражений, считать шрамы, целовать ноющее плечо. плыть по течению и, закрывая глаза, молиться в глухую ночь, чтобы никто из них не раскаялся в том, что сделал.

она помнит тяжесть его руки, его ярость и глухую тоску - так, будто каждый шаг дается джеймсу с трудом. его прямой взгляд и то, что толкает его в спину и ведет за собой - линде не выиграть в этой войне - ни жене, ни любовнице.
но он снова здесь - беспокойная жилка у его виска и больной взгляд; сценарий лежит на столе, остывает кофе. на втором этаже лукаш спит; ещё не поздно закрыть дверь. она знает - атлас ищет в её расслабленной позе - незащищенность, выпавший пазл, крик о помощи, будто это не у неё под ногами горит земля, а ад дымится за его спиной - так приходят на порог умирать, посмотреть напоследок на то, что бесценно дорого.
- зайдёшь?
линда прикрывает от света проезжих машин глаза ладонью, опускает вторую к его сердцу -
и слышит
громкий отчетливый ритм

[nick]linda isler[/nick][icon]http://s3.uploads.ru/4rJVj.jpg[/icon][status]веретено и шерсть[/status]

Отредактировано Jonathan Fortenberry (2018-08-06 16:23:47)

+1

3

[icon]http://ipic.su/img/img7/fs/tumblr_otvpfflsww1utsakio1_540.1528666074.gif[/icon][nick]James Atlas[/nick][sign]не смотрелся в зеркало, только в меч;
от него же мне суждено полечь.
[/sign][status]carnage[/status]
человек говорит человеку: я есть слабак,
все, что ты говоришь - пускай оно будет так,
у меня проржавевший мотор и пробитый бак,

я люблю тебя, я устал от вечных атак.


http://s6.uploads.ru/MQXjb.pngмне кажется у меня ничего больше не осталось

и тишиной ему быть. и громкостью - до оглушительного костного треска.
смурное спокойствие чадит, дымится. безвоздушное пространство делится на две части: до и после.
мальчишеский голос переливчат, тянет за ниточки - душа смеётся. пальцы неосторожно сминают бумажного крылатого змея, губы смешно куксятся, пузырятся, набираются солонными каплями, но лопнуть обидой не успевают: сильные руки подхватывают под мышки воробьиное тельце и крутят, крутят, крутят. тонкие пальцы правят смятый бумажный угол, заправляют непослушную прядь за ухо. мягкий бархат ладони чиркает щеку, ловит уголок смешливых губ.
не сдержав прямого взгляда, сбежать - казалось, проще некуда.
пол пахнет сквозняком, тело гудит заиндевелыми мускулами; несколько секунд - рыба на льду барахтается, глухие удары расползаются кровавыми блюдцами - упрямо цепляется за воспоминание, дымчатый флёр остаётся на внутренней стороне век.   
джеймс атлас грозит выгореть дотла, и этого не остановить.

не остановить - ржавое небо везде одинаковое: от войны одинаково несёт волчьим голодом и разрухой. серое безвременье липнет к вспененной коже, одинаковое солнце зло бахает по одинаковым макушкам; солдатские лица разномастные, но поношенные, припорошенные песком и сардоническими ссадинами. бронебойное нутро кугуара словно раскаляется докрасна. джеймс крутит пальцами металлическое брюшко одного из жетонов, неподъёмном ярмом повешенном на шее; за тугими нахлёстами бронежилета прячется фотоснимок, ближе к грудиной клетке, ближе к состарившемуся за несколько лет сердцу. глаза линды - мягкий, прирученный свет. мы в ответе за тех, кого приручили, черт возьми! джеймс достает из кармана снимок - представлять черты её лица ему мало; необходимо видеть, раз чувствовать не получается.
- о чём думаешь, атлас? -
голос томаса, лисьим шагом следовавшим за ним с афганистана, настигает со стороны, проползает в ушную раковину, оседает хриплыми интонациями; голос трясётся в унисон с металлической клеткой на колёсах.
- кажется, я всё на свете проёбываю. -
атлас хмурится, очерчивает ногтем полумесяц на бумаге. молочко для тела пахнет ванилью, но бумага не может передать ему этот запах: только зверелое солнце, пыль. кровь. - хреново. - говорит томас.
эти чувства - словно живой порез. да, хреново.

на тебе всё заживает, как на собаке - смеётся линда прошлого, под пальцами кожа горит, боль становится приятной. сегодня - раны упрямо лижет одиночество, сердце бахает в брюшине, атлас долго сидит в абсолютной темноте. чёрный вакуум ползёт к пяткам, поднимается по горлу, накрывает с головой. рёбра, словно перемешенные доминошки в бездонном мешке, неприятно скрипят, тяготят дыхание. на каком-то неуловимом этапе всё отчаянно катится к чертовой матери; пустота, преднамеренно взращенная собственными руками, заполняется чужими проблемами, бегством по краю - кулаки не забывают привычек чужой крови.
его лихорадит - эмоциями, от которых всю жизнь угрюмо отнекиваешься; от привязанности, которая горчит нерешенными вопросами; от любви, безлико привычной, насильственно удерживаемой - ладони не могут разжать пальцев. он гонит чувства прочь, и сам же бежит за ними вслед. уйти без возврата, не оглядываясь через понурое плечо - сложнее сложного. джеймс притормаживает напротив дома ислер (ранее, их общего), глушит двигатель, несколько минут не может пошевелиться. тело надсадно стонет, на лице несколько вполне очевидных разломов - атлас смотрит в зеркало над приборной панелью, хмурится еще глубже. по горлу карабкается гнилое ощущение предательства - тяжелой рукой и чередой неправильных решений, он всё же подставляет под удар тех, кого дороже в мире не существует. семья. долгое время ему удается не споткнуться, не поспоришь.
голос. невозвратные интонации. он смотрит на неё - казнённый до эшафота - сухожилия лопаются, словно натянутые струны, ему бы упасть ей в колени; кормиться запахом родной кожи, не отталкивать, не отдаляться, послать всех куда подальше - и жить; бумажные змеи и холодная кожа.
- линда, -
джеймс задыхается, но рядом с ней дышится в разы спокойнее.
- нам надо поговорить, - он дотрагивается до её ладони, сканирует бугорок костяшки, словно удостоверяется, что она здесь, реальна. опостылые возвращения, нечаянно (словно не думая вовсе), он делает еще больнее. создаёт пустоты, и не в силах с ними бороться, заполняет их ею? обманывается.
- лукаш, - атлас пробует имя сына на вкус. - он наверху? -
джеймс быстро перешагивает через порог, оттесняет её к стене, закрывает за собой дверь. короткие, отчасти нервные движения выдают с потрохами, скомканное дыхание. и лишь глаза, глаза спокойны. жёсткие, как сказала бы линда.
джеймса атласа убили в аль-сурха.
он не успел вернуться с войны.

+1

4

не вспоминать
не помнить
не учить другие слова


у лукаша в пять лет - тот же взгляд, походка, сердце нараспашку. время бежит быстрее, чем линда успевает сказать "берегись перейти порог. между детством и револьвером спешить незачем". линда прячет обратные адреса и всё, что остается за дверями театра. не уснуть под сонным июлем, расстилать простыни, вешать белье, день за днем заглядывать в дом престарелых. на пятьдесят первой странице пролога не видеть -
часы, чей циферблат застыл, отмечая свидание,
фейерверк над их головами после возни в фонтане
и поцелуй со вкусом вишневой помады в душной гримерке
все здесь из-за него - скрипит пятая половица. от края до края со сломанной черепицы вещают безумные птицы. не разглядывать под пеленой слухов кто, с кем, когда и во сколько. не потому что не знает, как трактовать запах чужих духов под знакомой щетиной - нет. та голодная бесприютность, что стучалась к ней в дверь, обнимая, все такая же - серебристой язвой вдоль безымянного пальца - носит одно и то же имя (джеймс). то, что было важно вчера - не останется завтра на чай, будущее не развернется лицом, сколько не исходи железных сапогов, и за дымчатым сводом не разглядеть трещины между камнями. когда таял воск, от битых бокалов оставался полумесяцем след - никого не осталось рядом. она ждала мертвеца, и на седьмой день он вошел (едва живой).

за отнятым на время идет безумец или слабак. линда вплетает пальцы в знакомый ворох присутствия и злой тишины, касается ладонью - и замирает под знакомым прикосновением. всполох костров и привкус слюны на запекшихся губах, не тронутых бальзамом, - от премьеры до премьеры плыть в пустоте, тревогой коснуться волос и не достигнуть дна (никогда-никогда-никогда - слишком легка походка, слишком невесом шаг). куда тебя заведет осторожность или что останется после? - в полупустом доме, где лукаш раскладывает книжки с цветными картинками, беспокойство сворачивается в настороженную спираль - линда пробует не упустить отголосок сонного мора:
- джеймс,
(у джеймса непокорные волосы и лицо в траурной каемочке с черной ленточкой)
а когда от утра остался глоток приторного вина, от разбитой чашки не вытянуть край осколка.
замирает на лестнице женой лота, слепой кассандрой:
- у нас неприятности?

в междуречье, междусловие, околовремени - ни часов, ни дна. я люблю тебя, но кому от этого легче. если ты идешь под огонь, я буду тебе материнским наречьем. если ступишь под лед - одеялом из лебяжьего пуха. не потонуть, не убежать, не скрыться - не идти навстречу, всегда подле. вспомни: ты решился уйти, но не закрыл за собой двери, и теперь мы стоим на пороге. время тянется, серебрит волосы и ресницы, тяжело на сердце, и с зеленой тоской ты смотришь в сторону дома - я тебя принесла в жертву, мертвеца, навсегда живого, чтобы спрятать от судьбы и смерти.

[nick]linda isler[/nick][icon]http://s3.uploads.ru/4rJVj.jpg[/icon][status]веретено и шерсть[/status]

Отредактировано Jonathan Fortenberry (2018-08-14 00:16:18)

+2


Вы здесь » HAY-SPRINGS: children of the corn » But There Are Other Worlds » no roots


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно